за руку Филиппа, рвал его пальцы от горла, а сам шарил другой рукой на поясе, торопливо отстегивая кобуру пистолета. Как не силен был Саблин, но немец сумел ослабить его руки на горле и выдернул пистолет из кобуры. Выстрелить ему Филипп не дал: отпустив шею немца, перехватил его за голову и рванул назад. Что было силы ударил ребром ладони по тонкой белой шее, и танкист сразу обмяк и перестал сопротивляться. Саблин перехватил из ослабевшей руки пистолет и мгновенно спрыгнул на землю. Через несколько секунд он уже достиг кромки леса и, низко пригнувшись к земле, юркнул между зелеными кустами.

Танк развернулся и, взревев моторами, ворвался в лесную чащу, с треском сокрушая огромные деревья…

Завершив разгром эшелона и утолив свою кровавую жажду, танки сошлись у леса. Танкисты в черных комбинезонах собрались вместе, смеялись, шутили, курили, пили кофе, пикировались, Лишь лейтенант, побывавший в цепких руках Саблина, сидел на земле, прислонившись к гусенице танка, постанывал и массировал шею.

– Думаю, без крестов не останемся, – весело сказал капитан. – Занглер получит Рыцарский крест. Ему русский заяц чуть голову не открутил.

Немцы дружно засмеялись. Занглер, не обращая на них внимания, продолжал растирать шею.

– Надо было эшелон подальше пропустить от леса, – заметил один из танкистов, прикуривая от зажигалки. – Тогда ни один бы не ушел в лес.

– Надо же чего-то пехоте оставить, – возразил белобрысый Мюллер. – Подойдут автоматчики, прочешут лес.

– Мюллер, ты лучше отстучи по рации, что мы уже управились, – распорядился капитан.

Белобрысый безропотно вспрыгнул на броню танка, достал через люк микрофон, что-то проговорил в него и, подождав пару минут, спрыгнул на землю.

– Майор Бергер принял радио. Ну, как ты, Занглер? Отлегло немного?

– За утерю табельного имущества Занглера переведут в резерв, – продолжали шутить танкисты.

– Данге, оставь его в покое. Ему и так несладко, – прекратил капитан развлечения танкистов. Лучше подышите свежим воздухом. Какой здесь аромат! Это тебе не в танке!

– А, в этой чертовой коробке просто не продохнуть, – ответил Данге. – Деньки стоят прекрасные, прямо для нас. Начнутся дожди – тут засядешь.

– До дождей мы пройдем Украину, а там и Москва, – капитан потер руки, приподнялся на носки и поглядел в степь, словно ожидал, что там и покажется Москва.

– Сейчас бы рвануться на Киев, – заметил Мюллер. – Отсюда, с тылу, они нас не ждут. Город на три дня в наших руках, – мечтательно сказал белобрысый. – Как в добрые римские времена.

– Фюрер отдаст нам города не на три дня, а навечно! – строго заметил капитан. – А под Киевом будет жарче, чем под Полтавой: тут целую армию захлопнули. Так что красные будут драться как фанатики! Поэтому нам лучше вперед, на Харьков, брать их врасплох…

Саблин, с трудом волоча ноги, пробирался сквозь густой лес, не выпуская из рук пистолета. Он еще не мог поверить, что остался жив, что сумел уйти от страшной смерти. Раздвинув ветви, Филипп оказался на небольшой полянке и к своему удивлению увидел на земле Малькевича. Разбросав в стороны руки, он прижимался спиной к земле, закрыв свои близорукие глаза. Шорох шагов испугал его, он вскочил на колени, плохо различая, кто перед ним, и пристально вглядываясь в силуэт, сильно прищурив глаза.

– Это я, Алеша! – сказал взволнованно Саблин. – Какое счастье, что ты жив! А я думал, потерял тебя насовсем! Алеша, что же это такое: танками беззащитных? Они меня гоняли как зверя, все хотели задавить, – Филипп чуть не плакал от горя и обиды.

А Малькевич заплакал, слезы полились из его глаз, он их не вытирал, он не стыдился своих слез. В груди что-то сжалось, комок стоял в горле, и только слезы приносили облегчение. Он ничего не мог сказать, лишь нечленораздельные звуки прорывались у него, и он вдруг истерично зарыдал. Филипп опустился перед ним на колени, обхватил его голову и прижал к своей груди, чувствуя, как он дрожит всем телом.

– Все, Алеша, все! Мы живы, мы выскочили! Не надо слез, Алеша, прошу тебя. Мы живы!

– Я не могу! – сквозь рыдания проговорил Малькевич. – Я не могу! Они же звери! Их надо четвертовать! Людей – танками!

Наконец, он успокоился, Саблин уложил его на землю и сам лег рядом с ним. Во всем теле он чувствовал болезненную усталость, заныли ноги, спина, онемела шея. Он закрыл глаза, но перед ним продолжала стоять жуткая картина погони, в ушах звенел металлический лязг гусениц.

– Такое не забудешь до самой смерти! – громким шепотом произнес Филипп.

– Это уже не так долго, – вдруг тихим голосом сказал Малькевич. Смерть ходит рядом, она у самого леса.

Он пошарил по карманам гимнастерки и вытащил очки, надел их и уставился на Саблина:

– Какая предусмотрительная мать, она запихнула мне в запас очки. Откуда у тебя пистолет? Я такого еще не видал. Дай, подержу. – Малькевич взял из рук Филиппа оружие и принялся изучающе разглядывать его. – Так вот он какой, «парабеллум». Один раненый говорил про него. Так вот он какой! И ловкий в руке, – вскинул он пистолет и прицелился.

Рядом зашелестели кусты, Саблин выхватил из рук Малькевича пистолет. Появилась тревожная, лоснящаяся от пота физиономия Коровенко. Вдруг он увидел Саблина и Малькевича, лицо его расплылось в улыбке.

– Это же надо! Бог дал, свиделись! – с облегчением произнес он.

– Бог?! – жестко воскликнул Малькевич. – Не будь сам плох! Упал бы в поле, так помог бы тебе Бог?

Коровенко отрицательно покачал головой:

– Не кощунствуй! Мне помог Бог! И Филю Бог защитил. Я видел как за ним танк гонялся. Если бы не Бог, и ты бы не остался жив.

– Хорошо, пусть будет по твоему, – не стал возражать Саблин. – Что делать будем дальше? – он пристально посмотрел каждому в глаза и четко, раздельно произнес. – Для нас началась большая война!

И, словно в подтверждение его слов, раздался треск автомата. Они бросились сквозь чащу, провожаемые затихающими выстрелами. Это немцы, рассыпавшись цепью, прочесывали лес. Беглецы все дальше углублялись в чащу, не имея представления, в какую сторону они бегут, что их ждет там, в глуши леса. Неожиданно они почувствовали под ногами болотную жижу и, хлюпая ногами по болоту, забирались все дальше и дальше вглубь через осоку и камыш, а дно болота становилось все более вязким.

Они брели и брели, пока, наконец, не оказались на небольшом, заросшем густым кустарником островке. Выстрелов здесь не было слышно, и ребята решили дальше не идти. Возле большого пня устроили себе из веток ложе и, уже не думая ни о чем, прижавшись друг к другу, крепко уснули. Однако спали они недолго, Коровенко