полиция захочет осмотреть и её? Узкая скрипящая лесенка стенала и дрожала несмотря на все их усилия быть тихими; когда верхняя, ставшая недавно «женской», комнатка пахнула в лицо спёртым воздухом жаркого полудня, Таонга всё-таки оглянулась. Салах поднимался последним, всё так же сжимая в руке тяжёлый металлический брус. Его лицо как будто потускнело, он плотно сжал губы, так что они почти исчезли за черной щетиной, и только молча перебирал пальцами по металлу.

– Салах, – прошептала Таонга, едва слыша свой собственный голос, – ты с ума сошёл. Они убьют нас здесь.

Он не ответил, только, перешагнув через последнюю ступеньку, обежал комнатушку взглядом. В голове у Таонги мелькнуло, что трудно найти место, больше похожее на захлопнувшуюся ловушку. В комнате, когда они приехали, стояли две кровати, которые девушки сдвинули, чтобы троим хватило места на ночь (и всё равно, конечно, было очень тесно). Шкаф со скользящей дверцей у входа, дешёвый круглый столик с крошечной табуреточкой, маленький комод у розетки. Ещё балкончик со старым креслом, где едва поместиться одному человеку.

Внезапно Таонга почувствовала, что ей не хватает воздуха, сердце болезненно заколотилось в груди. Бежать, бежать отсюда, или эта каморка и станет её могилой! Она, сама едва понимая, что делает, дёрнулась к лестнице, но Салах ухватил её за плечо.

– Стой! Тихо. Садись на кровать.

– Что? – непонимающе посмотрела на него Таонга, но тут Замиль, которая осторожно подошла к балкончику и приоткрыла дверь, воскликнула:

– Салах! Они идут сюда. Трое – двое из полиции и Стефано!

– Хорошо! Сделаем так, – Салах, всё ещё не отпуская плечо Таонги, подтолкнул её к кровати, – садитесь. Разуйтесь. Достаньте что-то из сумки – одежду, что угодно. Пусть смотрят на тебя… Замиль…

– На меня будут с мотреть, – прервала его девушка. И так светлая, сейчас она побелела ещё больше, в лице будто не осталось ни кровинки, и то и дело прикусывала нижнюю губу острым резцом, но в остальном, казалась, владела собой, – их нужно отвлечь, да. Будь спокоен, я знаю, как делать так, чтобы мужчины на меня смотрели.

Договаривая последние слова, она уже распускала верхнюю застёжку на своей зелёно-голубой рубахе.

– Таонга, помоги мне. Надо их отвлечь вдвоём.

И несмотря на гложущий её страх Таонга почувствовала укол ревности – девушка, несомненно напуганная, как и она, держалась уверенно, арабский легко лился из её уст. Проклятье, она не допустит, чтобы…

Сделав шаг, она опустилась на кровать.

– Что надо делать, Салах?

Мавританец уже подошёл к двери и открыл её, так, чтобы входящему не была видна левая часть комнаты. Потом толкнул шкаф – небольшой платяной шкаф, где сейчас висело платье Джайды, головные платки Замиль, хиджаб Таонги и… Он явно колебался.

Замиль между тем расстегнула верхние пуговицы на рубахе, заставив её повиснуть так, чтобы та облегала её аккуратную грудь, потом, встряхнув по очереди ногами, сбросила легкие домашние тапочки, в которых выбежала из дома.

– Не стой как столб, – прошипела она Таонге, – они должны увидеть только нас, когда зайдут в комнату.

Сглотнув, Таонга сделала шаг к сдвинутым кроватям, присела и отцепила висевший на плечах платок. Подумав, тоже сбросила сандалии. Замиль, подхватив свою сумочку, лихорадочно копалась в ней, бормоча какие-то слова на незнакомом языке.

Оглянувшись на Салаха, Таонга увидела, что тот прекратил примериваться к шкафчику, видимо, осознав, что в него не влезет. Он так и оставил его дверцу открытой, а сам встал между ним и входом в комнату и распахнул дверь до упора. Она закрыла его почти полностью – теперь вошедший в комнату человек и не заподозрил бы, что он там, пока не встал бы возле кровати и не обернулся.

– Салах, – хриплым шёпотом произнесла Таонга, – что ты будешь делать? На катере ещё люди. Они позвонят своим, они…

– Да замолчи ты, sciocca[9], – прошипела Замиль, – придумаем что-то. Бежать уже поздно.

Несмотря на страх Таонга стиснула зубы от гнева. Даже сейчас, когда каждый из них может получить пулю, эта гладкая белая стерва насмехается над ней.

Словно в подтверждение слов Замиль через распахнутую балконную дверь до них донеслись мужские голоса. Слов было не разобрать, но говорившие, несомненно, приближались к домику. Таонга почувствовала, как у неё пересохло во рту.

– Помоги мне, – Замиль резко, словно эта мысль только что пришла ей в голову, дёрнула полурасстёгнутую рубаху через голову, – да помоги же!

Последние её слова были уже приглушены тканью, но в этот миг дверь внизу скрипнула, и зазвучал резкий мужской голос, контрапунктом которому раздавались тихие женские слова. Джайда! Конечно, она, больше некому, но что эта деревенская дурочка делает тут? Зачем лезет в разговор? Таонга почти прекратила дышать. Мужчины были в доме, по крайней мере двое, а может, и трое. Она слышала резкий голос, задававший вопросы по-арабски, слышала, как Стефано что-то приглушённо отвечает. Женщина напрягла слух, но ничего не разобрала. Двое мужчин переговаривались, потом один засмеялся, и она опять услышала тихий голос Джайды.

Замиль наконец стянула рубаху через голову и осталась в одной тонкой майке, которая больше подчёркивала, чем скрывала её формы. Высыпав из сумки пару тюбиков с мазями и круглую коробочку, в которых носили притирания для лица, она разложила их перед собой, потом отвинтила у одного из тюбиков колпачок. Таонга видела, что её пальцы дрожат, но всё равно девушка не колебалась.

– Слушай, – едва слышным шёпотом сказала, – если они поднимутся сюда, начни натирать мне мазью плечи и шею, хорошо?

– Зачем? – у Таонги каким-то чудом получалось говорить тихо, хотя сердце колотилось в груди так резко и болезненно, что казалось, любое слово прозвучит как вскрик.

– Затем, что так надо, – яростно прошипела Замиль, – ох… идут.

Таонга и сама услышала. Нижние ступеньки лестницы заскрипели, и она разобрала слова, брошенные невидимым мужчиной по-итальянски:

– Ну-ка посмотрим на курочек! Черт, Стефано, вот уж не ожидал такой прыти, да ещё когда сам побитый, как…

Похолодевшими пальцами Таонга приняла раскрытый тюбик, но не успела выдавить из него мазь, как услышала тяжёлые шаги совсем рядом, и, не удержавшись, обернулась.