Этот рассеянный вопрос был вызван тем слабым хрипом, чтосорвался с уст неподвижно лежащей женщины.

– Ты изумлена, что я знаю твое имя? Я неплохо знаком сКорфом, и хотя его не назовешь болтуном, в доме есть люди, которые за небольшуюмзду не прочь поведать о некоторых тайнах его жизни кому угодно… кто большезаплатит. Я давненько присматривался к этому барону, который держит себя так,словно его родословная восходит как минимум ко времени крестовых походов, а самзавел многолетнюю интрижку с бывшей горничной, которую поселил в своем доме,совершенно наплевав при этом на чувства жены.

Мария наконец-то смогла вздохнуть. Было такое ощущение,будто ее с размаху кулаком ударили под дых. Да уж, замысел ее удался, нечегосказать! Муж не муж, но кто-то все же поддался обману, принял ее за Николь. Ина том спасибо. Узнать бы еще, кто все-таки этот человек и зачем емупонадобился сей полуночный визит. Хорошо хоть, что он, верно, из тех людей,которых хлебом не корми – только дай поговорить о себе, объяснить самомалейшеедвижение своей души, самые незначительные мотивы своих поступков. Его дажерасспрашивать не надо – сам выложит все, что надо и не надо! Однако кто же, ктоже это? Что-то есть в его голосе знакомое, какая-то особенность, котораяпочему-то напоминает Марии о музыке, о шуме, кричащих, смеющихся людях… Нет, невспомнить! Ладно, будем надеяться, что неведомый любовник вскоре сам откроетсвое инкогнито, а также что инкогнито «Николь» останется неоткрытым.

– Мне тоже было на это наплевать до нынешнего вечера, –продолжал незнакомец. – Но сегодня, вернее, вчера, я наконец увидел баронессу…Quelle femme! [78] – В голосе его зазвучал почти молитвенный восторг. – В жизнимоей имел я многих, многих любил, но эти прекрасные, откровенные, пронизывающиеглаза, эти надменные губы… эта сдержанная страсть в каждом движении… сердце моеперевернулось! Душу заложил бы дьяволу за то, чтобы обладать ею так, как толькочто обладал тобою, клянусь! И признаюсь тебе, ma belle [79], что благодаря этойкромешной тьме я мог сегодня вообразить, будто это она, недоступная баронесса,неистовствует в моих объятиях, подобно вакханке.

Он сладострастно застонал, награждая недвижимую «Николь»пылким поцелуем и привлекая ее руку туда, где вновь приготовлялось к бою егомогучее орудие.

– При одной мысли о ней – ты видишь, что со мной происходит!Сам себе удивляюсь! Я готов жизнь положить к ногам этой женщины… да на что яей! Весь вечер эти дивные глаза следили за бледным, невыразительным лицомбарона, и я смиренно осознавал: весь мой пыл повергнет она во прах ради единогочуть тепленького словца, исторгнутого из уст ее хладнокровного супруга. Но этимже вечером я вот что еще понял: ее счастье для меня отныне – смысл жизни. Иесли для счастья баронессы нужно, чтобы барон возлежал в ее постели, значит, ядолжен сего добиться. Вот я и решил принести себя, свою любовь в жертвуобожаемой женщине – подобно тем благородным рыцарям Средневековья, которыеслужение Прекрасной Даме ставили превыше жизни своей!

Он умолк, но эхо его патетических признаний, чудилось, ещевитало в комнате.

Мария, наверное, должна была чувствовать себя польщенной,однако единственным ее чувством сейчас была жалость: «Бедная Николь! Слушатьтакое – да о ком? О женщине, которую она ненавидит, презирает, считаетничтожеством! А этот… «рыцарь Средневековья», в своем ли он уме, что признаетсяженщине, с которой только что неистово предавался любви, в обожании другой? Даему повезло, что здесь я: ведь Николь ему бы уже давно глаза выцарапала заподобные откровения. Боже, ну и история…»

Однако тотчас же выяснилось, что еще далеко не все сюрпризы,приготовленные для Марии судьбою, исчерпаны, ибо незнакомый обожатель, вразпосерьезнев, проговорил:

– Николь, у меня к тебе предложение. Я хочу, чтобы тыоставила барона и переехала в домик, который я найму для тебя в хорошем месте.К домику будет приложено весьма солидное содержание. Ты не пожалеешь, клянусь!Я богат, я щедр. Я моложе барона и, уверен, куда лучше его! Судя по трепетутвоего тела, который я ощущал этой незабвенной ночью, ты в полной мереразделила мое счастье. Сознаюсь, Николь: я намеревался всего лишь соблазнитьтебя, а затем скомпрометировать перед бароном, чтобы обратить его взоры кпрекрасной, нежной, несправедливо забытой Марии. Однако после сегодняшней ночия не хотел бы с тобою расставаться. Все к лучшему! Если Мария завладела моейдушой, то ты завладела моим телом, и я прошу тебя оставаться моей всецело!

Он подождал ответа… напрасно: в комнате царила тишина.

– Ты молчишь? – шепнул этот безумец – Мария не моглаполагать его никем иным. Слава богу, наконец-то заметил, что «Николь» молчитвсю ночь! – Ну что ж, я понимаю, тебе надо подумать, собраться с мыслями.

Он вскочил с кровати, с блаженным стоном потянулся и, ощупьюпройдя к окну, рывком раздвинул шторы, так что низко повисшая, полная белаялуна, чудилось, прильнула к самому стеклу, заливая комнату таким неожиданноярким, всепроникающим светом, что Мария, все еще распластанная на постели – отмножества испытанных потрясений даже и в голову не пришло кинуться бежать! –невольно заслонилась ладонью.

И тут же ее нечаянный любовник вновь оказался рядом, шепча:

– Николь! Я хочу видеть тебя, Николь! Я хочу любить тебя,купаясь в лунном свете!

Он легко, не обратив внимания на сопротивление, отвел ееруки от лица, склонился к губам… их взоры встретились.

Миг оба смотрели друг на друга, большие черные глаза,уставившиеся на Марию, сделались огромными… она тоже ощущала, как расширяютсяот изумления ее зрачки, а потом оба разом отпрянули друг от друга, вскричав водин голос:

– Это вы?!

Итак, незнакомец все же узнал в «Николь» баронессу…

Впрочем, почему незнакомец? Мария тоже узнала его.

Это был Сильвестр.

* * *

Она даже и не предполагала, что живет в таком огромном доме.Сколько лестниц, переходов, поворотов, пустых залов… Мария брела, едваприкрытая клочьями рубашки, волоча за собой пеньюар. Не было сил одеться.Кто-то из слуг мог попасться навстречу, но ей было все равно, увидит ли ее кто-нибудьи что он подумает. Хотелось только добраться до постели и уснуть! Последнееобъяснение с Сильвестром лишило ее последних сил.

Она шла, едва передвигая ноги, опираясь о стены, хватаясь замебель, тащилась, будто тяжелобольная, с застывшим, невидящим взоромсомнамбулы, а в памяти еще мелькало искаженное отчаянием лицо ее нечаянноголюбовника, еще звучал его стон: «Простите, простите меня!»