Страшное напряжение отпустило, я ощутил, что могувозвращаться. Это значило одно из трех: либо опасность миновала, либо нечто ужеуспело за моей спиной проникнуть в квартиру.

Я задержал дыхание и ринулся обратно. Дверь долго неоткрывалась, я взмок от усилий, наконец ворвался в прихожую, ожидая увидетьзабрызганные кровью стены, красные лужи на полу, проскочил в спальню…

Торкесса разметалась в божественном сне, разогретая, вся ввыпуклостях на нужных местах, а также во впуклостях, тоже там, где следует.Лунный свет скользил по ее лицу. Я со страхом ждал, что вот начнет преображаться,вытянется в волчью морду, но, видимо, на их Бетельгейзе оборотни не водятся.Или на них должна действовать своя национальная луна, а под чужой гимн нешевельнем и пальцем.

Осторожно выбрался обратно, с пистолетом на изготовку обошелквартиру, проверил и перепроверил все, заглянул под кровать, под столы истулья, открыл дверцы всех шкафчиков, проинспектировал холодильник. Шампанскоеи обильная жратва так отяжелили, что ноги едва передвигаются, кое-как добралсядо спальни, рухнул рядом с торкессой, не выпуская из рук пистолета.

Сон был тревожный, а среди ночи за дверью в прихожейраздался странный шорох. Я пробудился сразу, будто кто толкнул в бок, взялтопор, хорошо сбалансированный, а как же иначе, вдоль стены прокрался вкоридор. Под дверью скреблось, сопело, царапалось, затем раздался тяжелый стон.Мне почудился голос минотавра, но какой-то странный, нечеловеческий,замогильный чуточку. Кожу осыпало морозом, пальцы ослабели, топор едва невыскользнул на голые ступни.

Не дыша, я двинулся к двери, обходя телефон по широкой дуге.Глупо поднимать трубку, чтобы позвать на помощь, телефон наверняка уже неработает, это понятно, а едва я скажу в него пару раз: «Але, але», подую вмембрану и начну опускать ее обратно, на лице в это время должно быть крайне обреченноевыражение, как сзади тут же набросится монстр. Скорее всего, огромный имохнатый, но может оказаться и с содранной кожей полутруп, за которым остаютсяна полу следы из слизи. Нет, потеки, потеки, длинные жирные потеки…

– А вот хрен вам, – сказал я шепотом, – ктопредупрежден, тот вооружен.

Снова лег рядом с обнаженной торкессой, в одной рукепистолет, в другой – топор. Она тут же повернулась, закинула, не просыпаясь, наменя руку и ногу, вдобавок положила на грудь голову. Мои веки тут жепотяжелели, сознание тут же померкло, будто кто-то щелкнул выключателем.

Солнечный свет выжигает глаза, когда я поднял веки,поморщился и тут же зажмурился как можно сильнее: шторы почему-то раздвинуты,узкий луч бьет в лицо, как боевой лазер. Торкесса все еще на мне, но почтисразу же завозилась, задвигалась, приоткрыла затуманенные сном глаза.Вскрикнула и в божественном испуге натянула одеяло до подбородка. Ее прекрасноуложенные волосы красиво и очень соблазнительно рассыпались по подушке, макияжсвежайший, губы подкрашены настолько умело, что я предпочел считать ихтатуажем. Думаю, ее губная помада никогда не сотрется и не размажется, дажеесли ее хозяйка будет целоваться с крокодилом или сожрет сильно перченногокита.

– Доброе утро, – сказал я жизнерадостно и с великимоблегчением. Ощупал себя, проверяя на предмет внедренных в мое тело яичекпаразитов, что вырастут и сожрут меня изнутри, а потом окуклятся и разлетятся.– Как спалось?

Она сказала стыдливо:

– Я так крепко спала… Ты мною овладел, да?

– Вот ты какие сны видела, – сказал я. – Давай колись…

– Тебя мои сексуальные фантазии не интересуют, –ответила она тихо. – Очень уж убогенькие… всего лишь служить твоим фантазиям.

– Действительно убогие, – ответил я. – Потому что уменя, как у всякого нормального, самые простейшие.

Я поднялся, натягивал брюки, из прихожей раздался звонок.Торкессу, как назло, нелегкая вынесла в коридор, я не успел гаркнуть, чтобы неоткрывала, как уже отодвинула засов, даже не посмотрев в глазок, дура чертова.

К счастью, за дверью всего лишь посыльный, возможно,настоящий, хоть и маловероятно, но даже если монстр, то все же играетпосыльного, а не самого себя, уже легче: в руках пакет, перевязанныйлегкомысленной красной ленточкой.

– Распишитесь, – сказал он. – Вот здесь и вот здесь. Вампосылка от троюродной бабушки.

Я вскрикнул:

– Лилея! У нас здесь нет никакой троюродной бабушки!

– Но пакет вот он, – возразил посыльный с мягкимукором. – Нехорошо отказываться от подарков, когда их от чистого сердца пожилыелюди… желаю здравствовать, мое почтение.

Он отступил и даже сам закрыл дверь, а торкесса осталась спосылкой в руках.

– Я даже не расписалась, – пролепетала она.

– Еще бы, – сказал я саркастически. – Теперь быстропоставь эту посылку… только очень осторожно!.. а мы хватаем вещички, а то ивовсе не теряем на них время, и… бежим, бежим, бежим! Возможно, успеем. Покрайней мере, какой-то ничтожный шанс еще остается.

Торкесса поворачивалась, держа посылку на вытянутых руках.Лицо стало обиженное.

– В кои-то веки у меня появилась бабушка, – сказалаона, – а ты говоришь такое! Нет-нет, мы обязательно должны посмотреть…

Я не успел раскрыть рот, как она дернула за кончик ленточки.Я прыгнул, пытаясь на лету остановить ее, однако торкесса ловко увернулась.Узелок распался, я плюхнулся на диван, а посылка раскрылась, как цветок. Вруках торкессы осталась толстенная книга, переплет коричневый, древний, торецжестковатый, страницы по краям истлели, но чувствуется, что это не топергамент, не то папирус, а то даже и велень.

– Не открывай! – вскрикнул я.

Торкесса, не слушая, тут же открыла, ахнула в восторге. Явскочил, попытался выдернуть книгу из ее рук, но пальцы мои ослабели. Я сразуощутил, что это пергамент, но не простой пергамент, что из шкуры молодоготеленка, а самый высший сорт пергамента: он из человечьей кожи, а все буквы тамне киноварью, как может показаться дураку-инопланетянину, а человеческойкровью, нам это видно сразу даже через толстый латунный переплет, мы знающие,опытные, все просекающие сразу, в таком мире живем, где чикатило на чикатиле, ау НТВ так и вовсе свой телеканал.

– Ты чего? – спросила она.

Я сказал с чувством:

– Если откроешь и прочтешь вслух хоть слово, убью тутже. Нет, как только начнешь открывать…

Она поколебалась, явно жаждет открыть и хотя бы посмотретьна шрифт, но посмотрела в мое лицо, обиженно вздохнула и протянула фолиант мне:

– Бери, жадина!

Я отпрыгнул, выставил перед собой ладони:

– Не-е-ет! Положь на полку. Может быть, ты ужеобречена. А я, словом, может быть, еще смогу тебя как-то и каким-то бокомспасти. Или хотя бы часть.