Я любовался ее грациозными движениями, как намыливает лицо иволосы, получилась снежно-белая шапка, я смотрел на зажмуренные глаза ибеспомощно шарящие по воздуху пальцы, подавил импульс сунуть вместо шампунясуперклей или сапожный крем, зато был вознагражден зрелищем, когда она наконецсмыла это все великолепие. Потом намылила шампунем уже с двадцатью добавочнымивитаминами, выдерживала минут двадцать, смыла, снова намылила чем-то розовым,смыла, покрыла тело гелем, долго втирала, кожа нежно порозовела, стала как унедельного поросенка, так и вгрызся бы зубищами, вот так и становятсяГаннибалами лекторами, снова смыла и намылила уже зеленоватой смесью, а послеокончательной промывки долго занималась ногтями, кожей, отдельнымимикроскопическими прыщиками на теле.

Конечно, самое умное было бы просто бросить все и смываться:куда угодно и как угодно. Так, возможно, у меня останется какой-то шансспастись. Монстры, как известно, нападают хоть вроде бы только на женщин, новсе-таки попутно изничтожают всех мужчин, а женщины все-таки выживают, хотьпорядком помятые, слегка поцарапанные, растрепанные и вопящие.

Увы, я все-таки дурак, остался, ведь я мужчина, а мужчиныхоть и тыкают пальцами в женскую логику, но куда нелогичнее женщин, у которыхмозги работают, как мощные процессоры с сотней килобайтов памяти.

В кресле уютно, я поглядывал одним глазом на нее, другим –на дверь, не мог понять, что это маньяки все размедлились, наконец торкессавыбралась из ванны, долго вытиралась, осматривалась, накладывала маски иснимала их, брызгала дезодорантами раковину, тщательно обтирала всеметаллические части, кафель протерла отдельно, а из ванной выплыла, укутаннаяот плеч до пола в длиннющее полотенце. Второе такое же огромной тиарой едва незадевает потолок, хвост падает на ровную прямую спину.

– Прекрасно, – сказал я. Она вздрогнула, пугливоприкрылась, хотя оголенными оставались только плечи, хотела было пробежатьмимо, но я бросил ей пистолет, который она чисто на рефлексах поймала, апростыня тем времен соскользнула на пол. – Прости, твоя очередь дежурить. Явесь чешусь.

Она вскинула тонкие брови, что от воды стали еще тоньше,ярче и чернее.

– И что?

– Пойду для разнообразия помоюсь.

– Так ты ж говорил, что чесаться лучше…

Я ответил бодро:

– А герои и после бани чешутся!

– А, прости…

Я с наслаждением стащил прилипающую от пота одежду и швырнулв угол. В сторону ванной шел голым, там посмотрел в зеркало на живот, брюхо ещене отвисает, как у половины моих одноклассников, но и квадратиков, как наатласе анатомии, нет. Переступил через край ванны, открыл воду одной рукой,другой с наслаждением почесывал вспотевшее причинное место.

Вода стекает приятными струями, я покосился на всевозможныегубки и щипчики, со смаком перднул, вода пошла пузырями, словно на дне Тихогоокеана проснулся еще один вулкан и выбросил из земных недр газы. Вода некотороевремя кипела и бурлила, все-таки у меня здоровый организм, даже жаль, что я негомосек, такая задница задурно пропадает, наскоро помыл морду и подмышки безмыла, а с мылом только задницу, оставив на куске прилипшие волосы, страннокучерявые, словно от арапа Петра Великого, оказывается, там у меня волосытемнее. Поколебавшись, все же цапнул какой-то шампунь и вымыл волосы, а пока смывалпену, со смаком пописал в воду, под такое мытье всегда тянет пописать, дажеесли перед этим уже заполнил унитаз до краев.

Из ванны вылез, оставляя лужи на полу, да и хрен с ними,вода – полезно, олигархи увлажнители покупают, идиоты, занавески какие-тодурацкие, не задергиваются сами. Торкесса ждет в кресле, пистолет в правойруке. На лице мечтательное выражение, но сразу сменилось гримасой отвращения,когда увидела меня. Полотенце, которым я обмотался вокруг бедер, началосползать. Я хотел было позволить ему рухнуть на пол, но, встретившись с еевзглядом, все понимает, зараза, придержал, как Орфей на картине.

– Подожди минутку, хорошо?

Минуты мне хватило, чтобы одеться в ту же одежду, что бросилв угол. Торкесса поднялась с царственным видом, передала мне пистолет.

Обеденный этикет, вероятно, придумали люди, не знавшиечувства голода. Еще, говорят, и танцы перед обедом устраивали! А их жены стихичитали, изячничали. Нормальному мужчине приятней видеть накрытый к обеду стол,чем слышать, как его жена говорит по-гречески. Или рассуждает осбалансированной диете. Сбалансированная диета – это когда в каждой рукедержишь по громадному куску мяса!.. Или хотя бы торта.

Торкесса быстро раскладывала по тарелкам, я развалился вкресле с пистолетами в руках, бдил, но и посматривал за ее ловкими движениями.Вот это настоящая работа для мужчины: бдить и охранять! Мы рождены дляподвигов, а мелкую обыденную работу должны выполнять и докладывать женщины.

– Ты уверен, – спросила она, – что сюда кто-то явится?

– В жизни обманывают только три вещи, – сказал я, –часы, весы и женщины.

– Ты это к чему? Я, по-твоему, тебя обманываю?

– Ну, если ты женщина… Хотя я выразил в своем изящномсиллогизме, что не обманываю я. Вот такой я замечательный.

– А тебе можно задать один откровенный вопрос?

– Можно, – ответил я, но предупредил: – По земнымзаконам, ложь не считается ложью при ответе на вопрос, который спрашивающий недолжен был задавать.

Она не поняла, округлила глаза:

– Это как?

– Кто много спрашивает, – объяснил я популярнее, – томумного брешут.

Она вздохнула:

– Моя невозмутимость иногда меня просто бесит! Почему ятебя не удавила по дороге голыми руками?

– Потому что без мудрого поводыря ты сгинешь, –объяснил я.

– А ты мудр?

– Еще как мудер!

– Как же ты ухитрился? – спросила она саркастически.

– Приобрести жизненную мудрость, – объяснил янаставительно, – можно тремя путями: читать умные книги, наблюдать, какдействуют мудрые люди, помочиться на оголенный провод под напряжением.

Она произнесла преисполненным сарказма голосом:

– Понимаю, понимаю, как приобретал мудрость ты…

– Как и Ницше, – ответил я, – чтобы не умереть отжажды, пил из всех стаканов. Ну, скоро?

Она оглядела стол довольно, но тут же сказала бурчаще:

– Если бы у меня было больше исходного материала,времени…

Я молча подсел к столу и начал жрать. Торкесса вздохнула,села напротив, но не ела, смотрела с укором. Я спохватился, раскупорилшампанское, по хвастливому обычаю извозчиков и конюхов стрельнул пробкой, пустьвсе видят, что у нас вино бла-а-агородных, а не привычная сивуха, вот смотритевсе, разлил по бокалам, залив пеной половину стола.