– Фрида Михайловна! – чуть ли не вотчаянии вскричал Вениамин. – Да вы что?! Очнитесь! Ведь мы вошли вопечатанную квартиру! В опечатанную! Значит, я не ошибся! Значит, здесь ужебыла милиция! Значит, им тоже известно, кто убит, им известна настоящая фамилияСорогина. Опечатанная дверь – это уж самое веское доказательство того, что яговорю правду.

У Фриды снова сделался тот же загипсованныйвзгляд.

– Нет, нет, этого не может, неможет... – бессвязно пробормотала она. – Но кто же тогда приехал вПариж?! И если... если это правда... как же теперь быть?!

– Всем оставаться на местах, –послышался спокойный, деловитый совет, и Веня, испуганно обернувшись, увиделстоящего у двери уже известного ему товарища Капитонова. Как и прежде, он был вштатском, однако рядом с ним замерли два суровых парня в форме, отрезая всякийпуть к отступлению.

«Он догадался? Нет? Кто-нибудь что-нибудьпонял? Что думает Николь? Что думает Мирослав? Что думает Жерар? Что думаетАлекс? Что мне делать?!«

Лера металась между столовой и кухней,накрывая к завтраку, и удивлялась, что у нее не валятся из рук тарелки. Прикаждом движении бриллиант на безымянном пальце левой руки (французы и припомолвке, и при обручении надевают девушке кольцо на левую руку) не простоблестел, но натурально испускал снопы искр. О таком Лера раньше только вкнижках читала, поэтому волей-неволей то и дело пялилась на него. Честноговоря, в этом блеске все остальное казалось потускневшим. Даже лицо Алекса.Даже его янтарные глаза. Нет, ну в самом деле, янтарь ведь блестит не так ярко,как бриллиант... В том смысле, что янтарь вообще не блестит. Он светится, и тоесли на него падает солнечный луч. Но сейчас Алекс с непроницаемым выражениемлица сидел в самом темном углу столовой и глаза его были опущены. А когда онвсе же поднимал ресницы, то на Леру не смотрел.

Как будто ничего и не было...

А может быть, и в самом деле не было? То, чтослучилось среди рассыпанной мирабели, показалось чем-то мгновенным, далеким инереальным, когда Лера выслушала рассказ Мирослава о парижских событиях. Вотэто да! Словно бы гангстерский фильм! Стоило представить разгромленную квартируна рю Друо, как ее начинало поташнивать от страха и возмущения.

А Николь, как это ни удивительно и ни странно,была куда больше возмущена и поражена совсем другим.

– Ты представляешь?! – возмущенновоскликнула она, едва увидев Леру и лишь вскользь поздравив ее и Жерара. –Оказывается, Мирослав в жизни не вел с мэтром Мораном никаких доверительныхбесед о своем бесплодии.

– Тем более, как ты понимаешь, все эточушь, опровергнутая жизнью, – усмехнулся Понизовский, погладив животНиколь. – Удивляюсь, зачем ему вмешиваться в наши судьбы? Зачем пытатьсяразлучить нас? Вообще ничего не понимаю. Он клянется Николь в том, что янамерен бросить ее. Однако именно он требует моего скорейшего приезда в Париж.Именно в это время какие-то бандиты начинают уверять меня в том, что похитилиНиколь, и требуют моей подписи на каких-то неведомых документах...

Разговор шел по-русски, потому что французскаясторона в лице Николь и Жерара владела этим языком почти свободно. Доселемолчавший Алекс наконец ожил, начал вставлять реплики. Лера исподтишкавзглядывала на него и тут же отводила глаза. Она боялась задержать взгляд хотьна мгновение – Жерар мог это заметить. Вообще, жених Леры отчего-то смотрел наАлекса очень внимательно. Конечно, на воре шапка горит, это само собойразумеется, однако Лере показалось, что интерес Жерара усилился после того, какАлекс представился. Жерар даже уточнил дважды:

– Так ваша фамилия – Шведов? Вас зовутАлексис Шведов? В самом деле?!

Алекс кивал не без угрюмости. Чудилось, еговозмущает недоверие, звучавшее в голосе Жерара, а может, обиделся за Алексиса.Наконец начал удивляться и Мирослав:

– А почему вы спрашиваете? Я сам виделего паспорт!

– Охотно поясню, – с полуулыбкойответил Жерар. – Я так настойчив потому, что не знаю, чему большеудивляться: беспримерной человеческой наглости или причудливости той цеписовпадений, которые иной раз выковывает судьба.

– Что вы имеете в виду? – вспыхнулАлекс.

«О господи, зачем он задирается?! –внутренне съежилась Лера. – Разве не ясно? Это нашу наглость Жерар имеет ввиду, нашу с Алексом беспримерную наглость. Ожидая приезда жениха, я... я вдругни с того ни с сего, как сумасшедшая, отдаюсь другому. И Жерар появляетсяименно в тот миг, когда мы только что очухались. Ну хорошо, что хоть не пятьюминутами раньше! А может быть, он и появился пятью минутами раньше? И всевидел? Не-ет... тогда бы он не сделал мне предложения. Не вручил бы кольцо! Илиэто нарочно? Чтобы заставить меня сгореть со стыда? Ну так он добился своего,потому что я уже практически обратилась в пепел! Но Алекс – неужели он ничегоэтого не понимает? Зачем лезет на рожон, зачем вынуждает Жерара объяснять то,что объяснить невозможно?!»

– Что я имею в виду? – повторилЖерар с полуулыбкой. – Извольте, господа. Я объяснюсь. Только знайте:история эта долгая, ибо уходит корнями в прошлое. В жизнь моего отца, ГабриэляФилиппофф... вернее, Гавриила Филиппова, Гаврилы, как его звали раньше. Прошунабраться терпения.

Прежде я уже говорил, что Габриэлю –позвольте, я буду называть его этим, более привычным мне именем, – таквот, Габриэлю не за что было любить Советскую власть. Отец его был раскулачен,сослан и умер в Сибири. Мать погибла еще в пути, не доехав и до Урала. Габриэльизбегнул общей участи просто чудом. Незадолго до того дня, когда в их домнагрянули комитетчики и милиционеры, он с попутным обозом уехал в Брянск навеститьтетушку, сестру матери, бывшую замужем за рабочим. В это время в городесвирепствовал тиф. Семья, в которой жил Габриэль, заболела вся. И все умерли,кроме него. Однако он долго болел, а когда вышел наконец из тифозных бараков,уже знал о том, что в родную деревню ему лучше не возвращаться... Он и невернулся. Жил у друзей покойного дяди, потом устроился на завод, началприспосабливаться к жизни в стране, которую возненавидел из-за того, что онапогубила его семью.