Сегодня Кетут был очень занят — толпа балинезийскихпациентов сгрудилась в его дворе, как кипа грузовых контейнеров, все с детьмиили дарами на руках. Там были фермеры и предприниматели, отцы и бабушки.Родители, чьи младенцы срыгивали всю еду, и старики, преследуемые чернымисглазами. Юноши, терзаемые агрессивностью и похотью, девушки в поискахподходящего жениха, измученные дети с жалобами на сыпь. Все они утратилигармонию, и все нуждались в восстановлении равновесия.

Однако ожидающие во дворе Кетутова дома неизменно полныангельского терпения. Порой им приходится ждать по три часа, пока у Кетутапоявится возможность уделить им время, но никто при этом не притоптывает ногойи не закатывает в раздражении глаза. Поразительно и то, как ждут маленькиедети, прислонившись к своим красивым матерям и играя с пальчиками, чтобы занятьсебя. Меня всегда удивляло, когда потом выяснялось, что этих самых ангелочковпривели к Кетуту, потому что матери с отцом показалось, будто их ребенок«слишком непослушный» и его нужно вылечить. Вот эта девочка — непослушная? Этатрехлетняя малышка, которая спокойно сидела на палящем солнце целых четыречаса, ни разу не пожаловавшись, не попросив ни еды, ни игрушки? Это она-тонепослушная? Мне так и хочется сказать: «Эй, люди, хотите узнать, что такоепо-настоящему непослушные дети? Поехали со мной в Америку, я покажу вам нашихдетей, которых только риталином[43] и утихомиришь!» Но здесь улюдей иное представление о том, что значит хорошее поведение детей.

Кетут покорно принял всех пациентов одного за другим. Егокак будто не волновал ход времени — он уделял каждому ровно столько внимания,сколько нужно, независимо от того, кто шел следующим в очереди. Он был такзанят, что даже пропустил свой единственный прием пищи в обед, так и просидевприклеенным к крылечку, связанный обязательствами перед Богом и предками,согласно которым он должен сидеть здесь часами и помогать каждому. К вечеру егоглаза устали, как глаза полевого хирурга гражданской войны. Последнимсегодняшним пациентом оказался совершенно изможденный балинезиец средних лет,сетовавший на то, что не спит уже много недель; его преследовал кошмар, вкотором он «тонул сразу в двух реках».

До сегодняшнего вечера я толком не понимала, какова моя рольв жизни Кетута Лийера. Каждый день я спрашивала его о том, зачем я ему, но онлишь настаивал, что я должна приходить и проводить с ним время. Мне неловкоотнимать у него огромную часть дня, но он всегда выглядит расстроенным, когдавечером я ухожу. Я даже не учу его английскому, по сути. Все то, чему онвыучился, сколько бы десятилетий назад это ни было, уже осело в его голове, неоставив места для исправлений и новых слов. Правда, мне удалось втолковать емуразницу между «рад видеть» и «рад познакомиться» сразу по приезде — и тохорошо.

Сегодня, когда последний пациент ушел и Кетут совсем выбилсяиз сил, так устал от служения людям, что выглядел дряхлым стариком, я спросила:может, мне уйти, чтобы он мог побыть один? Но Кетут ответил: «Для тебя у менявсегда найдется время». После чего попросил рассказать что-нибудь об Индии,Америке, Италии, о моей семье. Именно тогда я поняла, что для Кетута Лийера яне учительница английского и не ученица медитации. Я то, что способно принестистарику знахарю самую простую человеческую радость, — его собеседница. Япросто человек, с которым можно поговорить, потому что ему нравится слушатьрассказы о мире, — ведь у него было не так уж много возможностей этот мирувидеть.

Пока мы часами сидели на крыльце, Кетут успел расспроситьменя обо всем на свете, начиная с того, сколько стоят машины в Мексике, изаканчивая причинами заболевания СПИДом. (На оба вопроса я постаралась ответитькак можно лучше, хотя, полагаю, специалист смог бы дать гораздо болееполноценный ответ.) Кетут никогда в жизни не покидал пределов острова. Поправде говоря, почти всю свою жизнь он провел на этом самом крыльце. Однажды онсовершил паломничество к горе Агунг — самому большому вулкану на Бали иважнейшему месту духовной силы, — но, по его словам, то место обладалостоль мощной энергией, что он с трудом мог медитировать из страха, что егопоглотит священный огонь. И хотя он ходит в храмы на большие, важные церемонии,а соседи приглашают его в гости Для совершения свадебного обряда или ритуаладостижения совершеннолетия, большую часть времени его можно найти здесь, набамбуковой циновке, где он сидит, скрестив ноги, в окружении томов прадедовоймедицинской энциклопедии, написанной на пальмовых листьях, лечит людей,усмиряет демонов и изредка балует себя чашечкой кофе с сахаром.

— Вчера ты мне приснилась, — сказал мнеКетут. — В этом сне ты каталась на велосипеде отовсюду.

Он замолк, и я решила исправить ошибку.

— Ты, наверное, имел в виду, что в этом сне я каталасьна велосипеде повсюду.

— Да! Вчера ночью мне приснилось, что ты каталась отовсюдуи повсюду. Ты была так счастлива в моем сне! Твой велосипед катал тебя по всемумиру. И я следовал за тобой!

Может, ему тоже хочется путешествовать вместе со мной…

— Ты бы однажды навестил меня в Америке, Кетут, —говорю я.

— Не могу, Лисс. — Он качает головой, не имея,впрочем, обид на судьбу. — Чтобы лететь самолетом, у меня маловато зубов.

Что до супруги Кетута, наладить с ней контакт удается несразу. Ниомо — так ее зовет Кетут — рослая, внушительная женщина,прихрамывающая на одну ногу, с зубами, покрытыми красными пятнами отпостоянного жевания бетеля. У нее скрюченные из-за больных суставов пальцы на ногахи меткий глаз. Я испугалась ее с первого взгляда. Есть в ней что-то от суровойстарой дамы: она смахивает на итальянских вдов или благочестивых дородныхнегритянок, не пропускающих ни одной церковной службы. У нее такой вид, будтоона готова выпороть вас за мельчайшую оплошность. Ко мне Ниомо поначалуотносилась с явным подозрением — что за фифа разгуливает по моему двору целымиднями? Гипнотизируя меня из своего темного закопченного укрытия — кухни, —она словно ставила под сомнение само мое право на существование. Я отвечала ейулыбкой, но она лишь продолжала смотреть, словно раздумывая, погнать ли меняпрочь метлой или оставить в покое.

Но потом кое-что изменилось. А началось все с истории сдубликатами книг.

У Кетута Лийера накопился целый ворох древних линованныхтетрадей и гроссбухов, испещренных крошечными мелкими буковками и хранящихтайные рецепты врачевания на балинезийском диалекте санскрита. Спустя некотороевремя после смерти деда, в сороковых—пятидесятых годах, он перенес его записи вэти тетради, собрав всю медицинскую информацию в одном месте. Эти записибесценны. Целые тома сведений о редких видах деревьев, цветков и растений и ихлечебных свойствах; около шестидесяти страниц с хиромантическими диаграммами;многочисленные тетради с астрологическими данными, мантрами, заклятиями ирецептами лекарств. Проблема в том, что, спустя десятилетия соседства сплесенью и мышами, эти фолианты буквально разваливаются на кусочки.Пожелтевшие, рассыпающиеся, пахнущие сыростью, они похожи на гниющие кучи осеннихлистьев. Стоит Кетуту перевернуть страницу — как она рвется.