«Ты хочешь сказать, что пришел сюда предаваться размышлениямо судьбе какого-то человека и о справедливости по отношению к нему?» – спросилон без малейшего намека на насмешку.

«Я пришел сюда, чтобы побыть одному, не обижайся», –пробормотал я.

«Нехорошо быть одному в таком состоянии. Ты даже не слышал,как я подошел… Ты нравишься мне. Пойдем наверх, к нам». – Он медленнопотянул меня за руку, я поднялся.

Вдруг внизу блеснул свет, это открылась дверь комнатыАрмана. Послышались шаги – он шел сюда. Сантьяго отпустил меня. Я стоялнедоумевая. У лестницы появился Арман, на руках он держал Клодию. Она смотрелавокруг прежним безразличным взглядом. Казалось, она ничего не замечает и думаето своем. Я не мог понять, что с ней происходит. Я взял Клодию из рук Армана, еенежное тело приникло ко мне, как бывало в гробу перед сном.

Резким и сильным движением руки Арман оттолкнул Сантьяго,тот упал, но тут же поднялся. Арман не дал Сантьяго опомниться и потащил егонаверх. Все произошло так быстро, что я успел заметить лишь очертания черныхоблачений и расслышать шарканье подошв по каменному полу. Через мгновение Армануже стоял на верхней ступеньке один, и я неторопливо поднялся к нему.

«Вам не удастся сегодня ночью безопасно покинутьтеатр, – прошептал он, обращаясь ко мне. – Он подозревает вас. Япригласил вас сюда, и он считает, что имеет право познакомиться с вами поближе.Речь идет о нашей безопасности».

Следом за ним я вошел в зал, он повернулся ко мне ипрошептал на ухо:

«Я должен предупредить тебя. Не отвечайте ни на какиевопросы. Говорите как можно меньше о себе. Спрашивайте сами, и перед вамистанут распускаться бутоны истины. И главное: храните молчание о своем второмрождении».

Он отошел от нас, но потом обернулся и поманил за собой вполумрак, где уже собралось все общество. Они были похожи на мраморные статуи,их лица и длинные руки светились в темноте, как наши. И я подумал, что мы и онисотканы из одной и той же плоти, – я так долго мечтал об этой встрече. Нотеперь эта мысль отчего-то тревожила меня, особенно когда я подошел поближе иразглядел их отражения в высоких зеркалах между ужасными фресками и картинами.Я отыскал свободное кресло с резными ножками и высокой спинкой, сел, и Клодиявдруг очнулась. Она наклонилась ко мне и прошептала, что я должен слушатьсяАрмана: ничего не говорить про Лестата и наше прошлое. Мне хотелось поговоритьс ней без свидетелей, но Сантьяго непрерывно следил за нами и только изредкапереводил взгляд на Армана. Вокруг Армана собрались дамы, они обнимали его, и ясмотрел на них в смятении. Их стройные фигуры, прекрасные лица, изящные руки,скрывающие нечеловеческую силу, их колдовские взгляды, обращенные к нам втишине, не волновали и не восхищали меня. Меня мучила ревность. Онповорачивался к каждой, целовал их, и я сходил с ума от ревности и страха, чтоон забыл про меня. Он подвел их ко мне, чтобы познакомить, но я смутился и незнал, что делать.

Я запомнил только два имени: Эстелла и Селеста. Они обе,изящные, как фарфоровые статуэтки, тут же принялись с развязностью,простительной разве что слепым, ласково ощупывать Клодию, гладить ее сияющиеволосы, касаться даже ее губ. Она равнодушно терпела их ласки. И только мы сней знали, что в ее детском теле прячется острый, проницательный ум взрослойженщины. Я удивлялся, глядя на нее: она поворачивалась к ним лицом, придерживаяскладки платья, холодно улыбалась в ответ на их восхищенное обожание. Я забыл,что и сам когда-то вел себя с ней как с ребенком, несдержанно: тискал ее, частобрал на руки. В моей голове теснились разные мысли. Я вдруг вспомнил нашразговор предыдущей ночью в гостинице и ее злобные слова о любви между людьми;я все еще не мог прийти в себя после разговора с Арманом, который неоткрыл мне ничего нового, и внимательно следил за вампирами, вслушивался в ихшепот, вглядывался в темноту возле фресок. Я ни о чем никого не спрашивал, носкоро понял, что представляет собой парижское общество вампиров. Мои худшиеопасения подтвердились: недавний спектакль был правдой, именно так они и жили.

Я стал прислушиваться к разговору, речь зашла об искусстве.Ради безопасности в доме всегда был полумрак, но его обитатели высоко ценилиживопись, и каждую ночь кто-нибудь из них обязательно приносил новую гравюруили работу современного мастера. Селеста, опустив холодную ладонь на мою руку,с презрением говорила о смертных создателях этих произведений. Эстелла посадиласебе на колени Клодию и с наивным апломбом утверждала, что они, вампиры, толькособирают эти жуткие картины, а придумывают их люди, которые способны на любуюгадость.

«Разве художник, создавая такую картину, творит зло?» –спросила Клодия своим тихим, ничего не выражающим голосом.

Селеста, откинув со лба черные кудри, рассмеялась:

«Всякое воображаемое зло может стать настоящим, –ответила она, и в ее глазах вспыхнули враждебные огоньки. – Впрочем, мыстараемся не уступать людям в разных способах убийства!»

Она возбужденно, даже нервно засмеялась, наклонилась впереди дотронулась до колена Клодии. Та безучастно встретила ее взгляд и сновапогрузилась в молчание. Сантьяго подошел и завел разговор о наших апартаментахв гостинице. По-театральному размахивая руками, он старался убедить нас в том,что жить там очень опасно, как бы между делом демонстрируя удивительно точноезнание наших комнат и обстановки. Он даже в деталях описал наши гробы, которые,по его словам, вызывали в нем дрожь отвращения.

«Перебирайтесь сюда! – обратился он ко мне по-детскинепринужденно, как тогда на лестнице. – Живите с нами вместе, и не надобудет осторожничать. У нас надежная охрана… Кстати, расскажи мне, откуда вывзялись. – Сантьяго присел на пол возле моего кресла. – Мне знакомтвой акцент, ну-ка, скажи что-нибудь».

Смутная тревога закралась в мое сердце: оказывается, я сакцентом говорю по-французски, но в тот момент я думал о другом. Я чувствовал всебе самом отражение его сильной воли и властности, они росли во мне с каждойминутой. Беседа продолжалась.

Эстелла говорила, что только черный цвет подходит вампиру,что пастельное платье Клодии хоть и очаровательно, но безвкусно.

«Мы сливаемся с ночью, – вещала она, – благодарятраурному блеску наших одежд».

Она прижалась щекой к Клодии и рассмеялась, пытаясь смягчитьрезкость своих слов. Вслед за ней засмеялись Селеста, Сантьяго и все остальные,зал наполнился неземными звуками тонкого серебристого смеха и нечеловеческихголосов. Они отражались от разрисованных стен, и огоньки свечей дрожали.