Дима тяжело вздохнул:

– Отек легких.

– Из-за чего?

– Много причин. Долго лежал, началось воспаление легких.Организм ослаблен, травмы тяжелейшие…

– Но он пришел в себя!

Врач развел руками:

– Такое случается.

Мы замолчали. Слезы опять потекли у меня по щекам. Димавстал и вышел. Я тупо сидела у стола, разглядывая чайник, недоеденный торт,булку и крупно нарезанную колбасу. Другой врач, развалившись в кресле, спокойнолистал газету. За все время он не произнес ни слова.

– Выпейте, – велел вернувшийся Дима и сунул мне в рукистаканчик с остропахнущей коричневой жидкостью.

Я покорно проглотила лекарство и спросила:

– Где он?

– В морге.

– К нему нельзя?

– Нет.

– Но…

– Нет!

– Ему, наверное, страшно среди трупов, – пробормотала я.

– Он мертв, – жестоко сказал Дима, – тело отдадутродственникам.

– Его мать умерла, отец в тюрьме, а бабушка в больнице. Ямогу забрать ребенка?

– Зачем?

– Его же надо похоронить!

Дима встал.

– Нет, вам не отдадут.

– Но…

– Существует предписанная законом процедура.

– Но…

– Ступайте домой.

– Послушайте…

– Нам не о чем разговаривать, – сухо ответил доктор ибуквально выставил меня за дверь.

Еле-еле передвигая ноги, я двинулась к выходу. Как назло,путь лежал мимо палаты, где еще недавно находился Никита. Сама не зная почему,я открыла дверь, увидела пустую кровать, выключенную аппаратуру. Не мигалиразноцветные лампочки, не бегал по экрану зеленый зайчик. Я рухнула на стул,опустила голову на матрас и зарыдала в голос. Ну за что? Почему? Чем провинилсямаленький, чистый, светлый ребенок? Есть ли бог на свете?

– Ну-ну, не убивайся так, – раздался тихий голос, и чья-толегкая рука коснулась моего плеча.

Я подняла голову и сквозь пелену слез увидела старуху сведром, шваброй и тряпкой.

– Не плачь, – сказала она, – глядишь, и обойдется!

Я достала носовой платок, высморкалась и сказала:

– Что же тут может обойтись? Умер ведь Никитка…

– Ты ему кто?

– Учительница.

– Учительница… – повторила с удивлением бабуся, – а плачешь,как по родному. Вот дела, из родственников-то никто и не пришел.

Чувствуя жуткую усталость, я пробормотала:

– Мать его убили, бабушка в больнице с инфарктом, отец втюрьме, только я и осталась. А мне теперь тело не отдают.

Слезы вновь полились из глаз. Нянечка поставила ведро.

– Ой, горе, да успокойся!

Но со мной первый раз в жизни приключилась истерика. Всяусталость бесплодно прошедшей недели, все отчаяние, все разочарование и весьужас от того, что никак не могу найти ни денег, ни Кристины, нахлынули на меняразом. Утираясь рукавами свитера, отбросив в сторону абсолютно мокрый платок, ярыдала и хохотала одновременно, чувствуя, что сейчас упаду в обморок.

– Свят-свят-свят, – забормотала старушка и брызнула мне влицо грязной водой из ведра.

Капли, попавшие на щеки, неожиданно отрезвили меня… Япоследний раз размазала свитером по лицу слезы и сказала:

– Где тут можно умыться?

– Пошли, – велела бабка.

Ухватив неожиданно цепкой рукой, старушонка проволокла менядо небольшой комнатки с душевой кабинкой и рукомойником. Кое-как я попыталасьпривести себя в порядок.

– Звать-то тебя как? – поинтересовалась нянечка, видя, как ярасчесываю волосы.

– Виола.

– Красиво, – одобрила бабка, – а я Елизавета Сергеевна, бабаЛиза.

– Очень приятно, – пробормотала я, чувствуя, как в горлеворочается горячий ком.

Баба Лиза посмотрела на меня, потом, словно решившись начто-то, вздохнула и сказала:

– А ну шагай за мной, только вот что… Язык за зубами держатьумеешь?

– Я не болтлива. – Ну и хорошо, накось, надень быстренько.

И она протянула мне синий халат и косынку.

– Зачем?

– Надевай, говорю, и ничему не удивляйся, поняла, покажутебе кой-чего, а то прямо сердце переворачивается глядеть, как переживаешь.

– Вы хотите отвести меня в морг?

– Типун тебе на язык и на задницу, – рассердилась старуха, –в другой корпус пойдем, через галерею. Ну, бери ведро, швабру…

– Да зачем?

– Не пустят тебя, а так, скажу, сменщицу новенькую учу,поняла?

– Нет.

– Ладно, пошли, там разберешься, – загадочно ответилабабулька.

Мы прошли по коридору, спустились на первый этаж, прошлепалипо длинному, жутко холодному узкому помещению, потом опять поднялись наверх…

Баба Лиза открыла дверь. Сидевший на стуле пожилой охранникспросил:

– Чего, Лизавета, все носишься?

– Охо-хо, – в тон ему ответила моя провожатая, – ни сесть,ни отдохнуть. Знакомься, Михалыч, новенькая, Виолеттой кличут. Вот, ведухозяйство показывать.

– Давай, давай, – велел секьюрити и закрыл глаза.

– Шагай, – подтолкнула меня в спину бабулька.

Мы пошли по бесконечным коридорам. Баба Лиза уверенноповорачивала то направо, то налево, оставалось лишь удивляться, как нянечка непутается в лабиринтах. Кругом стояла тишина, очевидно, больные дети уже спали.Редкие медсестры не обращали на нас никакого внимания. Звякая ведрами, мыдобрались до маленькой двери в самом конце отделения. Баба Лиза приоткрыла ее:

– Смотри.