в числе прочих восходящую звезду афинского делового мира – землевладельца и воина Димитриоса Рендиса, бывшего по происхождению греком или, что более вероятно, арванитом[141] (Αρβανίτες). Тогда, как и сейчас, это название обозначало группу выходцев из Албании, но придерживавшихся православной веры и в разной степени эллинизированных.

Король пожаловал ему и его потомкам титул канцлера Афин. Рендис получил налоговые льготы и привилегии, до тех пор доступные только членам каталонского правящего класса; кроме того, были подтверждены его права собственности на обширные земли к западу от Афин, на которых теперь находится мрачный промышленный пригород, по-прежнему носящий его имя[142].

Афинская делегация также передала королю ходатайства католиков, которые просили его облегчить процедуру завещания имущества их церкви. В этом король отказал, заявив, что в столь небезопасные времена дополнительные траты на церковь были бы чрезмерной роскошью. Не согласился он и на предложение афинян официально отделить их город от остального герцогства.

В переписке короля Педро с его афинскими подданными есть весьма показательная тирада, выражающая его восхищение Парфеноном, который он называет «драгоценнейшим сокровищем, существующим в мире, которому все христианские государи вместе напрасно пытались бы подражать»[143]. Это одно из первых заявлений средневековых правителей, утверждающих, что художественные достижения классического мира могут превосходить творения христианской эры. Его супругу Сибиллу больше интересовал христианский Парфенон; она знала, что в этой церкви хранится множество сокровищ, и мечтала переправить некоторые из них в Арагон. В ноябре 1379 г. в письме афинскому епископу она спрашивала о «весьма многочисленных реликвиях Пресвятой Девы Марии и других святых», находившихся в Парфеноне.

Помимо мудрых решений король Педро отправил своим афинским подданным некоторую военную помощь, так как войска под началом Нерио Аччайуоли уже подходили к Акрополю. Небольшой отряд прибыл по морю в Пирей и каким-то образом добрался до цитадели. Но этого было недостаточно, чтобы склонить чашу весов в пользу защитников города. После двухлетней осады испанский военачальник уступил итальянскому оппортунисту, и каталонцам пришлось покинуть Грецию.

В отличие от каталонцев, изначально сводивших взаимодействие с местным населением к минимуму, новый владыка Афин поспешил завести среди греков друзей и союзников. Сам он обосновался на Акрополе, превратив Пропилеи в герцогский дворец. Димитриос Рендис, хотя и играл заметную роль в каталонской обороне, благополучно пережил смену власти. В это время фактическое влияние греков явно росло за счет их католических повелителей. Нерио говорил по-гречески и сделал греческий язык языком делопроизводства. Итальянцам, приезжавшим к нему в Грецию, рекомендовалось ассимилироваться; среди тех, кто последовал этому совету, была одна из ветвей великой семьи Медичи, которая эллинизировала свою фамилию и стала называться Ятрос (Ιατρός – врач)[144].

Хотя Парфенон по-прежнему оставался в распоряжении католиков, Нерио предложил греческому патриарху Константинополя назначить в Афины православного епископа. Этим он сделал важную уступку настроениям местных жителей. Одну из своих дочерей он выдал за греческого сановника с Пелопоннеса, а другую – за итальянского графа из семейства Токко, правившего на Ионических островах.

Однако его положение оставалось небезопасным. Хотя он стремился к нормализации отношений с венецианцами, вскоре у него возник с ними конфликт из-за города Нафплиона, в котором распоряжался его греческий зять, совершенно не собиравшийся отказываться от власти. До недавнего времени Нафплион и окружающие его аргосские земли находились в руках бургундцев, но затем унаследовавшая их француженка[145], у которой не было близких родственников, передала их Венеции. Республика желала вступить во владение этим приобретением.

Представлявшая интересы венецианцев Наваррская компания пригласила Нерио на переговоры об аргосской области и похитила его. Как говорит Уильям Миллер, «международное право было для наваррцев пустым звуком; Нерио был арестован и заключен в пелопоннесскую тюрьму».

Это вызвало дипломатический скандал в отношениях между Венецией и Флоренцией. Влиятельное семейство Аччайуоли использовало все свои связи, в том числе церковные, чтобы освободить родича. Но кроме связей в высоких сферах для этого понадобились и деньги. Чтобы Нерио смог вернуться на Акрополь, пришлось снять с дверей Парфенона серебряную облицовку и отдать драгоценные камни, пожертвованные церкви верующими.

Последние месяцы на посту правителя Афин Нерио провел в отчаянных попытках укрепить собственную легитимность. Неаполитанский королевский дом, в котором его родственники пользовались большим влиянием, официально присвоил ему титул герцога Афинского, не подчиненного никому, кроме самого короля Неаполя.

В сентябре 1394 г. он умер, оставив необычное завещание, которое вызвало немалую сумятицу. Как будто раскаиваясь в разграблении сокровищ Парфенона, он осыпал этот католический храм благодеяниями. Двери следовало вновь облицевать серебром, все сокровища вернуть, а число священнослужителей, которых на тот момент было двенадцать, увеличить. Не менее двадцати священников должны были читать молитвы над его телом, которое он распорядился захоронить внутри великой церкви. (Его могила до сих пор не найдена.) Для финансирования постоянно растущего храма он оставил в его распоряжении все свои имения в Афинах, а также большой конный завод.

Отпрыски Нерио также получили щедрое и тщательно отмеренное каждому наследство. Любимой дочери Нерио Франческе, уже правившей в замужестве западными греческими островами, достались замки в Коринфе и двух других местах. Ее старшая сестра Бартоломея, муж которой принадлежал к греческому семейству, контролировавшему значительную часть Пелопоннеса, получила меньше, но Нерио распорядился заплатить часть долгов ее мужа. Внебрачному сыну Антонио он оставил в управление Фивы и другие близлежащие города.

Нерио подтвердил права своей любовницы Марии Ренди (предположительно матери Антонио, хотя точно мы этого не знаем) на все ее владения, в том числе западную часть Афин, которая называется ее фамилией. Несмотря на все его тщательные расчеты, завещание вызвало некоторые непредвиденные последствия. Франческе и ее мужу Карло Токко (но в особенности, по-видимому, Франческе) вскоре пришлось заниматься обороной Коринфа от других членов семьи. В их число входили кровный брат Франчески Антонио и греческий муж ее сестры Бартоломеи. Карло и Франческе удалось вывезти весьма значительную часть своего имущества, от драгоценностей до чистокровных лошадей, на остров Кефалония, где была их основная резиденция. Твердость характера Франчески видна из ее подписи (прописными греческими буквами с некоторыми орфографическими ошибками) на документах того времени: подражая византийскому стилю, она называет себя царицей (восточных) римлян.

Французский хронист Жан Фруассар дает лирическое описание кефалонского двора, которым распоряжалась родившаяся в Афинах Франческа, рассказывая о дамах, искусно шьющих шелковые одежды и беззаботно общающихся с населяющими остров нимфами. Как отмечает проницательный современный византинист Дионисий Статакопулос, судя по той стойкости, с которой она участвовала в обороне Коринфа, «ее таланты далеко не ограничивались … рукоделием и разговорами с феями».

На заднем плане всех этих христианских междоусобиц маячили турки. Пострадавшие стороны обращались к ним за помощью, и турецкая дипломатия, стремившаяся как можно больше усилить собственное влияние,