он командным голосом. – Даже если ты думаешь, что сможешь, все равно не победишь. Только превратишься в более желанную мишень. – Он приподнялся и склонился, заглянув ей в глаза, и она почувствовала себя жутко виноватой при виде боли на его лице.

Она потянулась и коснулась его.

– Со мной все будет хорошо, Ник, – сказала она со всей уверенностью, на которую была способна.

Трудно утешать других, когда внутри бушуют собственные страхи и сомнения. Но ради Ника и друзей она притворится храброй и стойкой.

Он наклонился и коснулся ее губ, прежде чем поцеловать. Сначала медленно и нежно, но потом она почувствовала его язык и приглашение углубить поцелуй. Она приоткрыла губы, и он незамедлительно воспользовался моментом.

Последнюю неделю они едва могли оторваться друг от друга и проводили вместе каждую ночь, но Фейт всегда сдерживала желание, которое вспыхивало всякий раз рядом с ним. Она не могла позволить себе отвлекаться от задачи.

Но сейчас, в свете угрозы завтрашнего дня, когда ее дни, возможно, были сочтены, она почувствовала непреодолимое желание быть рядом с ним и показать, как много он для нее значит.

Она провела руками по его волосам, наслаждаясь их шелковистостью, и выгнула спину в страстном желании близости. Он двинулся вперед, оказавшись полностью на ней, и хотя прижимался к ее телу, но оставался совершенно невесомым. Кожу обдало жаром, пробуждая все чувства и порывы, в то время как его руки блуждали по талии и голому животу там, где задралась рубашка, оставляя огненные следы от нежных пальцев. Часть нее кричала, чтобы его рука поднялась выше – или ниже. Она изучала его мощную спину и, к своему удовольствию, обнаружила, что его рубашка расстегнута, и когда коснулась удивительно гладкой кожи на его боках, он слегка выгнулся, и этого движения было достаточно, чтобы разжечь вожделение внутри нее.

Он оставил ее губы, и она собиралась запротестовать, но он проложил дорожку поцелуев на шее, и Фейт резко вздохнула, откинув голову назад. Она чувствовала, как он улыбается, когда игриво скользнул вниз. И это ощущение наполнило ее новыми волнами удовольствия.

– Ник, – выдохнула она.

Он тут же замер и впился в нее взглядом, в котором горели голод и желание.

У нее перехватило дыхание, но этой паузы хватило, чтобы собраться с мыслями. Она слегка отшатнулась, осознав, к чему стремился ее затуманенный похотью разум прямо здесь, на лесной подстилке.

Должно быть, он увидел сомнение в ее глазах, потому что понимающе улыбнулся. Поцеловав ее еще раз, он повернулся и лег на бок рядом с ней.

Ее щеки пылали.

– Не хочу спешить, – призналась она.

Ник убрал прядь волос с ее лица и наклонился для нового поцелуя. Его дыхание ласкало шею, когда он заговорил.

– У нас столько времени, сколько захотим. – Он оставил последний легкий поцелуй на ключице, и она снова потеряла бы себя, если бы он тут же не вскочил на ноги, оставив ее лежать на траве, ошеломленную и растерянную.

– Хватит отдыхать, – крикнул Ник, вставая позади нее.

Она застонала и не шевельнулась.

– Мы тренируемся уже несколько часов! – пожаловалась она.

– И еще один может стать решающим, выйдешь ты из той пещеры с двумя руками или одной.

Она сжала губы и уже собиралась возразить, когда сильные руки подхватили ее и поставили на ноги. Она даже не слышала его шагов, и от неожиданности закружилась голова, но Ник лишь широко улыбнулся.

Она прищурилась и проворчала себе под нос:

– Несносный придурок фейри.

Его улыбка стала только шире, и он протянул ей меч. Когда она неохотно приняла его, Ник не дал ей ни минуты собраться с силами, обрушив свои безжалостные атаки, и лязг стали разнесся по поляне.

* * *

Ник неумолимо наносил удары в течение следующего часа, и Фейт была истощена даже больше, чем в предыдущие ночи. Она знала, все дело в том, что это их последняя тренировка перед завтрашним боем, и он изо всех сил старался дать ей то, на что, вероятно, потребовались бы месяцы. Ее техника не была совершенной, и ему удалось теоретически убить ее много раз, отчего он стал еще сильнее сомневаться в том, чтобы допустить ее к бою. Но ей также удалось взять над ним верх пару раз – или, по крайней мере, уклоняться достаточно быстро и отступать на безопасное расстояние.

Как и сказал Ник, она все равно не собиралась побеждать, иначе это определенно стоило бы ей жизни.

– Я не смогу завтра быть там, – тихо сказал Ник.

У нее внутри все оборвалось.

– Почему?

Они не обсуждали это, но он тайно наблюдал за ней все предыдущие бои, и стало разочарованием узнать, что его не будет рядом в самый важный момент. Хотя бы потому, что он единственный сможет заступиться за нее, если дело примет худший оборот.

На его лице мелькнуло противоречивое выражение, но тут же исчезло при взгляде на нее.

– Мне не полагается выходить за стены города. И раз там будут фейри… меня могут увидеть, – сказал он.

Фейт скрестила руки.

– Но ты уже покидал внутренний город. Патрулировал фестиваль летнего солнцестояния, – возразила она.

Казалось, это было в прошлой жизни. Столь многое изменилось с тех пор. Она изменилась. Сейчас ее жизнь полностью отличалась от жизни девушки, танцующей у того костра. И она даже не знала, рада ли этому или опечалена. Раньше ее жизнь была безопасной – даже беззаботной, – но в то же время это было ложью, которая мешала узнать, кто она на самом деле.

– Это… было исключение, – осторожно ответил он.

Она знала, что он что-то от нее скрывает, и хотела узнать правду. Может, дело было в волнении перед предстоящим боем или злости, что он бросает ее перед лицом неминуемой опасности, но Фейт вдруг осознала, как мало знает о стражнике фейри, с которым проводит столько времени и который стал ей так дорог.

– Чем ты на самом деле занимаешься за теми стенами, Ник?

Мрачное выражение промелькнуло на его лице так быстро, что она едва не пропустила его. Он не ответил.

Она невесело усмехнулась.

– Ну, конечно. Нельзя делиться подобным с простым человеком. – Она вложила меч в ножны, накинула плащ и собралась уходить.

Он схватил ее за руку.

– Не уходи вот так, – с унынием взмолился он.

Она повернулась к нему лицом. В его глазах застыла мольба, но она была слишком зла для сочувствия. Он знал о ней все, но ничего не рассказывал о себе. Возможно, у него был приказ короля молчать о своих