способом продвигался прочь отсюда. А за пять дней, плывя вниз по реке, уйти можно весьма далеко. И где теперь его искать? Приходилось признать, что след потерян, и начинать поиски заново.

Только Вефрид знала, что Градимир покинул окрестности Видимиря лишь вчера утром и направился к Песи, то есть держит путь на восток. Она уже была бы не прочь передать эти вести Беру, но как? Не признаваться же, что знала, что беглец лежит у Тихомилы, уже несколько дней.

Назавтра после погони ни у кого не было сил трогаться с места; один только Вальгест вызвался съездить к Тихомиле, будто и не проделал вчерашний путь наравне со всеми. Рагнар и еще трое Эскилевых людей взялись его сопровождать, но избу Тихомилы нашли пустой. Ни старухи, ни ее дочери, все прибрано, печь холодна, никаких припасов. Обе вдовы сбежали, чтобы поискать приюта у кого-то из родни, скорее всего, на севере в Ратолюбовом гнезде, где жили неприятели Эскиля. Там ему все не могли простить гибели Несвета и его сына Видимира, чему минуло уже двадцать лет.

– Он мог уйти с женщинами туда, – сказал Бер, когда Вальгест вернулся.

– Он мог уйти на юг, – сказал хмурый Хавстейн. – На Валдай. Оттуда можно к смолянам пробраться. Далеко, но мой отец с большой дружиной когда-то прошел этим путем.

– У смолян живет мой отец. – Бер вскинул голову.

– А он что-нибудь знает об этих делах?

– Может знать, если Святослав с войском дотуда уже дошел.

– Это с дружиной легко дойти, – с сомнением сказал Хавстейн. – А то в одиночку и с пустыми руками.

– Когда у человека есть меч, – усмехнулся Свен, – руки у него не пустые, и он, коли не рохля, все нужное себе раздобудет. А у этого шишка два меча!

– Этой ночью я опять поищу след, – пообещал Вальгест. – Всеотец силен, но и мы не беспомощны. Им нас не сбить. А пока отдыхайте.

* * *

Стемнело, но сон, несмотря на вчерашнюю усталость, не шел. Видимирь затих, а Бер все прохаживался по заборолу, глядя, как дрожит на воде озера серебряный свет растущего месяца. Девятый день – конец первой девятницы[27]. Не очень-то добрый день, часто приносит дурные вести.

В поздних сумерках Вальгест покинул Видимирь – ушел за Полевые ворота, в сторону леса и Тихомилиной избы, обещал к утру вернуться с новостями. Бер следил, пока было видно, как загадочный его товарищ удаляется ровным неспешным шагом, растворяется в сумраке ветвей… При мысли о Вальгесте пробирала легкая дрожь. Тот уже однажды нашел след Градимира, ведущий в Тихомилину избу. И не сказал, что ошибся, когда того там не оказалось – просто в дело вмешался некто… Бер до сих пор не знал, как думать и что говорить о том, кого они преследовали и кого он пытался застрелить. Птица-лебедь прикинулась мужчиной? Мужчина обернулся лебедем? О таком Бер даже не слышал – в преданиях облик лебедей принимают валькирии, когда хотят спуститься в небес и окунуться в какое-нибудь светлое озеро в уединенном месте. Какой парень не мечтал однажды застать их за таким купанием? Сумевший утащить оперение получит валькирию в жены – или хотя бы сможет потребовать защиты в сражениях. Один такой удачный день мог любого сделать непобедимым воином. «Кому попало валькирии не покажутся! – добавляла Сванхейд, когда рассказывала внуку эти предания. – Нужно уже быть великим воином, хотя бы по задаткам, чтобы их увидеть. А простак увидит лебедей, да и все».

Есть ли у него эти задатки? Ничего такого Бер в себе не чувствовал. Правда, опыт похода на тот свет и сражения с чудовищем у него имелся – притом удачный. Две зимы назад ему удалось забрать Малфу из берлоги Князя-Медведя и вместе с ребенком привезти в Хольмгард. Теперь вот она выходит замуж за Дедича и, если помогут боги, будет счастлива, а этот ребенок, бывший Колосок, теперь зовется Владимир Святославич и считается новым князем Гардов. Но тянет ли это на настоящий подвиг – повод к настоящей славе? Ни один сказитель рядом не случился и того подвига не видел. Может, оно и к лучшему – Бер улыбался в темноте, вспоминая, как они с «медведем» возились в снегу, одолеваемые больше тяжестью собственной одежды с налипшим снегом, чем противником, и как «медведь» признал себя побежденным просто потому, что эта возня ему надоела.

Но Всеотец – не переодетый медведь. Он настоящий. Он недостижим и непостижим, и с ним-то Бер ввязался в нешуточную борьбу. Борьба эта могла привести к нешуточной смерти, но смерти он не боялся. Хуже, если это будет напрасная смерть.

То существо в болоте – не то человек, не то лебедь, – говорило об Одине и о князе Святославе. Хоть Бер и слушал эту речь, одновременно прицеливаясь в грудь говорящему, главное он уловил.

А главный в этом деле – Святослав. Двоюродный – дважды двоюродный брат Бера, по крови все равно что родной. Все это затеяно из-за него и ради него. Бог Воронов желает видеть его великим воином, готовит для него вечную славу – но и назначил высокую цену за нее. Высочайшую. Готов ли Святослав ее заплатить?

Правена как-то сказала, что Ута однажды призналась ей: хоть Святослав и считается старшим сыном Ингвара, на самом деле Улеб родился на два месяца раньше. Младшим братом он звался, поскольку принадлежал к младшей ветви материнского рода. Он был первенцем Ингвара, но его рождение поначалу скрывали, а имянаречение Святослава прошло раньше, чтобы в глазах людей сделать старшим именно его, законного сына Ингвара и Эльги. Эльга, в ту пору совсем еще молодая, но предусмотрительная, позаботилась об этом. А Ута и не думала возражать – не она, а Эльга была водимой женой Ингвара, той, что с детства назначалась в госпожи всего, чем он владеет или будет владеть. Условием ее согласия на брак было нераздельное наследие для ее сына, и она не могла поступиться этим даже ради собственной сестры.

А выходит, что именно сыну Уты изначально было суждено сделаться владыкой Русской земли. Недаром ему дали имя Улеб – то же самое что Олав. Из него вышел бы отличный князь. А Святослав, как младший, прожил бы жизнь с оружием в руках, в погоне за славой, вознося все выше грядущую память о себе и увеличивая своей доблестью родовую удачу. Казалось бы, чего лучше – все его склонности ведут к тому же.

Но Одину этого показалось мало. Для него это слишком просто. Он хотел, чтобы