Знаешь, это если описывать кратко.

– Мне плевать на отца, и ты прекрасно знаешь, что он позволял Джо творить со мной.

– Так ты помчался домой за деньгами? Исчез, не сказав ни слова. Я думала, что тебе плохо и ты заболел, когда не пришел на ужин и не отвечал на мои звонки.

– Я валялся в отключке, когда мне позвонили и сообщили о смерти отца, – едва шевеля губами, пробурчал Вишес и сделал шаг ближе. Наши тела соприкоснулись, дрожа друг напротив друга. – Признаю, ты была права. У меня действительно бессонница. И иногда я просто выпадаю из жизни. Так что когда собирался, забыл зарядку, а мой телефон разрядился. Да люди постоянно так лажают. А квартира Дина? Да, я поступил дерьмово, но разве это конец света? Ты что, умерла от этого? – Он изогнул бровь.

А я едва сдержала смешок. Он выглядел невероятно серьезно. Будто я раздувала из мухи слона.

– А насчет Джорджии… – продолжил Вишес. – У нас с тобой нет отношений. И мы обсудили это задолго до того, как я к тебе прикоснулся.

У меня сжалось сердце. Боль заполнила пространство между нами и, как черная дыра, пыталась затянуть нас в свою бездну.

– Ты прав. Но я решила, что больше не хочу секса без отношений. Так что прошу принять это, уважать мой выбор и оставить меня в покое. Ты совершенно ясно дал понять, что я не твоя девушка. Что ж, я не спорю. Но не думаю, что нам нужно поддерживать общение. Мы плохо подходим друг для друга. И так было всегда.

Я вздохнула, вспоминая какой была в восемнадцать лет. Одинокой, напуганной, смотрящей на мир с нервно бьющимся сердцем и широко раскрытыми глазами, потому что знала: никто не позаботится обо мне, кроме меня самой. Вспомнила автобус, увозивший меня из города. Письма, в которых уверяла родителей, что у меня все хорошо. Обиду, стыд, боль. И все это по вине стоящего рядом со мной человека.

– Знаешь… – Я грустно улыбнулась, не обращая внимания на ледяной дождь, который старался приморозить нас к тротуару. – Я привыкла думать, что ты злой человек. Вот только твоя злость направлена не на меня. А на самого себя. Так что для меня ты просто урок. Важный, жестокий урок. Но не более.

Я лгала, потому что мне очень хотелось, чтобы он ушел. Потому что сейчас у меня не получалось быть хорошим человеком. В голове мелькнул образ, как Вишес сжимает в руках платье Джорджии, то самое, что было на ней десять лет назад. После того, как он прикасался ко мне. После того, как он отметил меня.

– Я нашла новую работу в галерее. И в этот раз не ты устанавливаешь правила. На сей раз ты проиграл.

* * *

А вечером я сделала то, чего не позволяла себе с тех пор, как покинула родительский дом. Вытащила коробку из-под обуви. У всех, наверное, есть такая коробка, где хранятся маленькие сентиментальные секреты. Но моя отличалась. В ней хранилось не то, что хотелось помнить. А то, что хотелось забыть. И все же я повсюду таскала ее с собой. И даже забрала в Нью-Йорк. Я пыталась убедить себя, что прихватила ее потому, что не желала, чтобы кто-нибудь о ней узнал. Но на самом деле я просто не могла расстаться с напоминанием о том, кем мы были.

О том, кем могли стать.

В маленькой потрепанной коробке из-под кед хранилось напоминание о том, почему я полюбила Барона «Вишеса» Спенсера в выпускном классе.

В Старшей Школе Всех Святых существовала традиция тайных друзей по переписке. Они выбирались из учеников одной школы и одной параллели. Отказы не принимались, и все придерживались простых правил.

Никаких нецензурных выражений.

Никаких намеков о том, кто ты. И никаких обменов друзьями по переписке.

Директор Фоллоувилл, мать Джейми, считала, что это помогает ученикам относиться друг к другу добрее. Потому что нельзя знать наверняка, кто твой друг по переписке. Меня всегда удивляло, что в такой привилегированной школе прижилась такая старомодная игра. Но, казалось, ученики с удовольствием писали своим приятелям по переписке. Я видела, с какими лицами они смотрели, как назначенный учитель рассовывал конверты по шкафчикам, желая наброситься на него и вытрясти, кто, черт побери, их друг по переписке. Но это ни к чему бы не привело.

Лишь директор Фоллоувилл знала, кто кому писал.

А студенты даже не догадывались. Письма печатались на компьютере, а не писались от руки, к тому же нас обязали подписываться фальшивыми именами, чтобы скрыть свою личность.

Так или иначе, но я привязалась к своему другу по переписке с самого первого письма, которое получила в первую неделю обучения в новой школе. Может, это случилось потому, что для меня это произошло неожиданно, поскольку я не знала, когда наступит этот день. И мой друг по переписке решил начать наш разговор так:

Разве мораль – понятие относительное?

Мрак.

Такой философский вопрос обычно не задают восемнадцатилетние подростки. Хоть нам и не разрешалось обсуждать содержание наших тайных посланий, но я не сомневалась, что большинство обсуждают школу, домашние задания, торговые центры, вечеринки, музыку и прочую лабуду, но уж точно не это. Но в самом начале года меня еще переполняли надежды и уверенность в себе, поэтому я ответила:

Это зависит от того, кто спрашивает.

Цветок.

По правилам нам следовало отправлять друг другу по одному письму в неделю, поэтому я обрадовалась, увидев ответ уже через два дня.

Хорошая попытка, Цветок. (Хотя на самом деле ты нарушаешь правила, потому что, судя по подписи, ты девушка.) Так что позволь мне задать еще один вопрос, и на этот раз постарайся не уходить от него, как жалкая киска. В каких случаях нормально, если такое вообще возможно, нарушать закон?

Мрак.

Впервые с момента моего появления в Тодос-Сантосе я рассмеялась. А затем весь день обдумывала свой ответ.

Ну, Мрак (мне мало понятно, чем «Цветок» отличается от «Мрака». Так что ты тоже нарушаешь правила, потому что, судя по подписи, ты парень), я дам тебе прямой и неожиданный ответ. На мой взгляд, иногда нарушать закон – нормально. Когда это жизненно необходимо, произошла непредвиденная ситуация или закон не поддается здравому смыслу.

Например, в вопросах гражданского неповиновения. Таких, как поход Ганди к морю за солью в качестве протеста английским колониальным властям в Индии и налогам на соль. Или отказ чернокожей Розы Паркс[13] уступить место белому мужчине в автобусе. Я не считаю, что мы выше закона. Но и не думаю, что ниже. Полагаю, мы должны прислушиваться к нему, но руководствоваться здравым смыслом и думать, прежде чем что-то делать.

P. S. Назвав меня «жалкой киской», ты нарушил правило о нецензурной брани, так что теперь ты стал кем-то вроде анархиста в мире друзей по переписке.