– Ты прав, – вздохнула Настя. – У меняотвратительное настроение. Настолько отвратительное, что я даже не сумеласкрыть это от мамы.

– В связи с чем? Тебя кто-то обидел?

– Я сама себя обидела. Дура я, и бить меня некому.

– Это правильно, но неконструктивно. Хочешь, дамтелефон моего коллеги, он живет неподалеку и по твоей просьбе может прийти ивыпороть тебя.

– Ничего себе конструктивность! – Настяразвеселилась. – Лучше сделай меня умной.

– Бесполезно, ты уже старая для таких экспериментов.Что есть – то есть, придется жить с глупой. Так каким же образом твоя глупостьиспортила тебе настроение?

– Леш, я сейчас скажу, но дай слово, что не будешьругаться и переживать. Это не повод для волнения.

– Ну, говори.

– Я думаю о том, чтобы уйти с работы.

– Совсем? И сидеть дома?

– Нет, что ты, уйти из отдела. Я не могу работать сновым начальником.

– Ах, вот оно что… – протянул Чистяков. – Нуничего, это нормально. Перебесишься. До моего приезда потерпишь, или тебе горит?

– Сама не знаю. Лешенька, я ничего не знаю, у меня вдуше такая смута, что я, кажется, даже придумать ничего толкового не могу.

– Сядь и напиши, – посоветовал муж. –Спокойно возьми бумагу и ручку и изложи свои сомнения и соображения вписьменном виде. В состоянии смуты действительно ничего толкового непридумывается, и решения обычно бывают совершенно идиотскими. Пока будешьсистематизировать аргументы и формулировать доводы, туман рассеется. Еслихочешь, пошли мне этот листочек по факсу, чтобы я мог разговаривать с тобойболее предметно.

– Спасибо тебе, солнышко, – грустно улыбнуласьНастя, – ты дал мне мудрый совет. Кстати, а зачем ты родителям звонил?Меня проверял?

– Нужна ты мне! – фыркнул он весело. – Я ихпоздравлял, как и положено примерному зятю.

– Поздравлял? С чем?

– Ну здравствуйте, приехали. С годовщиной свадьбы. Тычто, забыла?

– Забыла, – охнула Настя. – Ой дура, ну какаяже я дура! То-то мама меня на завтра в гости звала, а я упиралась, чушькакую-то несла про свою занятость. Ой кретинка!

Она еще больше расстроилась. Во-первых, нехорошо, что оназабыла поздравить маму и отчима. А во-вторых, Настя Каменская никогда ничего незабывала, особенно такие вещи, как дни рождения и памятные даты родных идрузей, и если уж она ухитрилась забыть о годовщине свадьбы мамы и ЛеонидаПетровича, значит, с ней действительно что-то не в порядке. То есть до такойстепени не в порядке, что это уже почти приближается к интеллектуальнойкатастрофе. У нее отказывают мозги и блокируется память. Ее главные орудияпроизводства выходят из строя. Это никуда не годится.

Осознание этого малоприятного факта вкупе с мыслями озаштрихованной этикетке, об исчезнувшей Анне Лазаревой и о смене места работысоставило такую чудовищную смесь, что о спокойном сне можно было с чистойсовестью забыть. И несмотря на все принятые меры в виде горячего душа, бокаламартини и двух грелок, Настя провертелась в постели всю ночь, так и не сомкнувглаз.

Утром она встала совершенно разбитая, не отдохнувшая, анастроение у нее было еще хуже, чем накануне. Раз примерно в десять.

* * *

Встреча капитана Доценко с Василием Клыковым прошла безнеожиданностей, если не считать того, что длилась она часа три, хотя все можнобыло выяснить минут за двадцать. Клыков оказался вязким парнем, подолгу застревална не имеющих значения вопросах, пускался по каждому поводу в длинные и путаныерассуждения. Он, очевидно, относился к той породе людей, которые больше всегона свете любят самих себя, и звук собственного голоса для них слаще самойпрекрасной музыки. Кроме того, после гибели Вавилова он исполнял егообязанности и очень хотел показать себя в глазах руководства банка с самойлучшей стороны в надежде на то, что другого начальника службы безопасностиискать не будут. Поэтому он во время беседы с Доценко отвечал на все телефонныезвонки и отвлекался на каждого, кто заглядывал к нему в кабинет, стараясьпродемонстрировать деловитость и оперативность в решении возникающих вопросов,и сопровождал каждое свое действие длинными и подробными комментариями, дабы иМихаил смог оценить его компетентность и грамотность, а также чрезвычайнуюзанятость.

При таком режиме беседы глупо было бы надеяться, что Клыковсможет сосредоточиться и самостоятельно вспомнить то, что интересовало Доценко.Поэтому капитан решил пойти по более легкому пути и разложил перед Клыковымзаранее приготовленные карточки, на которых были выписаны фамилии бывшихсослуживцев Дмитрия Вавилова, попросив Клыкова для начала рассортировать их надве группы: имена совершенно незнакомые и имена, которые, как ему кажется, онслышал. Когда первый этап был с грехом пополам пройден, Доценко убрал карточкис незнакомыми именами.

– А теперь я попрошу вас по очереди брать каждуюкарточку и сказать мне, когда и в связи с чем Вавилов упоминал эту фамилию.

Он умышленно не сказал Клыкову, кому принадлежат выписанныена карточки имена, и был готов к тому, что, например, человек по фамилииТихонов может оказаться для Василия известным киноактером. Опасения егочастично подтвердились, некоторые фамилии из числа распространенных относилисьвовсе не к сотрудникам милиции, однако двух человек из составленного Михаиломсписка Клыков вспомнил. Особенно заинтересовал капитана некий Филиппов,которого Вавилов называл просто Филипычем и упоминал обычно в следующемпримерно контексте: «Позвоню Филипычу, попрошу проверить».

Теперь следовало заняться этим Филипповым.

* * *

Однако вытрясти из Филипыча хоть слово оказалось деломдалеко не простым. Он досиживал до пенсии, а поскольку служил не с младыхногтей, пришел в милицию в свое время из народного хозяйства по комсомольскойпутевке, то в свои пятьдесят два имел только двадцать четыре года выслуги имечтал протянуть последний год без приключений. По его лицу Доценко сразудогадался, что пить Филиппов любит куда больше, чем не пить. Более того, леттринадцать тому назад, при министре Федорчуке, его увольняли из органов, как имногих других, у кого оказались в личной собственности автомобили, дачи икооперативные квартиры. Был такой момент в истории наших доблестных органоввнутренних дел. Потом, когда Федорчука сняли, несправедливо уволенныхвосстанавливали в должностях и званиях, восстановили и Филиппова, а вынужденныйперерыв в службе засчитали в стаж. Однако эта ситуация оставила в его душенеизгладимый след и глубокую убежденность в том, что государство, издаваязаконы, не утруждает себя индивидуальным подходом к каждому конкретному случаюи разбираться в мелочах не станет, и надеяться нечего. Поэтому когда появилосьзапрещение работникам органов внутренних дел сотрудничать с коммерческимиструктурами, Филиппов воспринял его буквально. То есть таким манером воспринял,что даже водку пить с представителями этих пресловутых структур он права неимеет под страхом быть уволенным по отрицательным мотивам, иными словами – безпенсии.