Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, ребенок, ты уже замужняя дама и в моих советахвряд ли нуждаешься. Скажи уж честно, тебе нужна помощь? Я могу поговорить вминистерстве…
– Нет, папа, – она упрямо помотала головой, –мне нужен именно совет.
– Насчет чего?
– Уходить или не уходить. Я не хочу работать сМельником. Но в то же время мне неловко как-то… Стыдно.
– Это понятно, – кивнул отчим. – Можешь необъяснять.
Господи, как хорошо, что папа все понимает. Он сам всю жизньпроработал на практике, он прекрасно знает, что такое «отдел Гордеева», как онсоздавался и что в этом отделе делала Настя, поэтому он все понимает без лишнихслов.
– Ребенок, тебе хорошо известно, что рабский труд самыйнепродуктивный. Человек, работающий из-под палки, не будет делать свою работухорошо, даже если очень постарается. Тебе нужно либо изменить свое отношение кпроисходящему, либо действительно уходить. Если ты останешься у Мельника ибудешь ежедневно бороться со своей неприязнью к нему, много ты все равно ненаработаешь. Поверь моему опыту, я через это проходил неоднократно.
– И каждый раз менял место работы? – недоверчивоспросила Настя.
– Ну зачем же. Я менял отношение к ситуации. Илиприкладывал усилия к тому, чтобы мои отношения с людьми были такими, как мнехочется.
– Я не смогу, – вздохнула она. – У меняхарактер не тот.
– Знаю. Поэтому считаю, что ты вполне можешь уйти. Еслибы ты проработала на практике год-полтора, я бы счел твой уход трусливымбегством от трудностей. Но ты в уголовном розыске больше десяти лет, тыработала честно, добросовестно, от трудностей не пряталась, я все про тебязнаю, мне Гордеев регулярно докладывал, как трудится мой ребенок. И ты имеешьполное моральное право уйти, не опасаясь косых взглядов и не укоряя себя.
– Ты думаешь?
– Уверен. Надо только подумать, куда.
– Да какая разница, – Настя махнула рукой, –лишь бы от Мельника подальше.
– А вот тут ты не права, – возразил ЛеонидПетрович. – Разница очень даже есть. У тебя сейчас должность невыгодная.
– Как это – невыгодная? – не поняла она.
– Ты – старший опер. Уйти с Петровки в округ на такуюже должность означает уйти с понижением. Чтобы ничего не потерять, нужноуходить только на вышестоящую должность, начальника отделения, отдела и такдалее. Ты – женщина. Понятно?
– Понятно. Меня на такую должность никто не назначит.
– Вот именно. Значит, территориальные органы отметаемсразу, если ты не собираешься менять профиль работы. Единственная возможностьработать в округе без понижения в должности – это заниматься предупреждениемпреступности несовершеннолетних. Вот на этой работе женщин на любые должностиназначают. Пойдешь?
– Ни за что! Там надо детей любить, уметь их понимать ипрощать, быть педагогом. А из меня какой педагог?
– Это верно, никакой. А если остаться на Петровке,например, в штабе или в информационном центре?
– Нет, папа, я не смогу. Каждый день ребят видеть иглаза прятать… Нет.
– Ладно, Петровку тоже отметаем. На тебя трудноугодить, ребенок Настя.
– Ну пап…
– Хорошо, хорошо. А если в адъюнктуру поступить? Ты обэтом не думала? Тебе летом исполнится тридцать семь, в адъюнктуру, правда,принимают только до тридцати шести, вступительные экзамены осенью, но в рядеслучаев делают исключения, ведь речь идет всего о трех месяцах. Как тебе такаяидея?
– Да ты что, папа, какой из меня ученый?
– Вот, между прочим, ученый-то из тебя как раз хорошийполучится. У тебя голова прекрасная, аналитический склад мышления, усидчивостьогромная. Напишешь диссертацию, защитишься, будешь преподавать.
– Это все замечательно, но…
– Что – но? Какое у тебя опять «но»?
– Я не выдержу до осени. Я хочу уйти сейчас. Прямосейчас.
– Да-а, – протянул отчим, – допек тебяМельник. А мне он показался вполне нормальным мужиком. Чего ты с ним неподелила?
– Границу мы с ним не поделили. Границу между егосамолюбием и начальственным самомнением и моим стилем работы. Я всегдасомневаюсь, меня так Колобок приучил, я никогда не цепляюсь за версию, дажеесли она мне ужасно нравится, когда вижу, что она слабая или неправильная.Понимаешь, папа, я, конечно, отношусь к своей работе как к творчеству, и мнебывает жалко и обидно отказываться от того, до чего я с таким трудомдодумалась, но все равно отказываюсь я легко, даже если на проверку этой версиия убила кучу времени и сил. Потому что в конечном итоге дело в раскрытиипреступления и поимке преступника, а не в моих амбициях и не в моем творчестве.Я не стыжусь и не стесняюсь признаваться, что ошиблась. А Мельник – этоначальник, который всегда прав по определению.
– Тяжелый случай. Тогда ты права, надо уходить. Яподумаю, как тебе помочь, поговорю со знакомыми.
– Папа, не надо мне помогать, я тебя прошу. Мне важноуслышать твое мнение. А остальное я сама как-нибудь устрою.
– Ну что ж, мое мнение ты услышала. Не можешь работатьс Мельником – уходи, не насилуй себя и не ломай. Еще вопросы есть?
– Больше нет, – улыбнулась Настя.
– Тогда пойдем. Ты на часы все посматриваешь.Торопишься?
– Немного. Мне еще добираться до дома часа полтора.
– Ладно уж, поезжай. Только не забудь продукты, маматебе там наготовила на неделю вперед.
Когда они вернулись в квартиру, кухня уже была свободна.Леонид Петрович достал большую сумку и стал помогать Насте складывать в неепакеты, банки и кастрюльки, заботливо приготовленные Надеждой Ростиславовной.
– А это что? – спросила Настя, беря в рукинепрозрачный тяжелый сверток.
– Это рыба. Она сырая, но уже почищенная и разделанная,ее только надо обвалять в муке и пожарить. Справишься?
Настя с сомнением посмотрела на сверток.
– Не уверена, но попробую. Вообще-то у менярастительного масла нет, кончилось. Может, я не буду рыбу брать? Давай я вам ееоставлю.
– Еще чего. Погоди-ка, у нас, кажется, много масла,сейчас я маму позову, она тебе его выдаст.
Через минуту в кухню влетела Надежда Ростиславовна и с ходунабросилась на дочь:
– Почему ты не хочешь брать рыбу? Что у тебя за жуткаяпривычка жевать бутерброды! Надо обязательно есть горячее.
– Мамуля, я не умею ее правильно готовить, и масла уменя нет. А когда я сумею дойти до магазина – неизвестно. Жалко же продуктпереводить.
– Тут и уметь нечего. Кладешь на сковороду и жаришь. Амасла я тебе сейчас отолью в бутылку.