– Всё, чтоб д-духу твоего здесь не было!

Ванька подобрал полы длинноватой ему шубы и припустил черезбульвар, топоча латаными валенками, только цепь золотой ниткой болталась возлеуха.

Фандорин же уселся в сани, почмокал лошади, чтоб ненервничала и стал ждать.

Минут через пять из двора обер-полицеймейстерского дома кподъезду подали крытый возок. Появился Пожарский с букетом чайных роз, нырнул вкарету, и она тут же тронулась. Следом отъехали сани, в которых сидели двоегоспод – тех самых, Эрасту Петровичу уже знакомых.

Немножко выждав, статский советник залихватски свистнул,гикнул:

– Нно, ленивая! Вали!

И рыжуха тряхнула расчесанной гривой, звякнула бубенчиком,пошла в разбег.

* * *

Ехали, оказывается, к Николаевскому вокзалу.

Там Пожарский из кареты выскочил, букет расправил и легко,через ступеньку, взбежал по вокзальной лестнице. „Ангелы-хранители“ последовализа ним, держа обычную дистанцию.

Тогда мнимый извозчик вылез из саней. Как бы прогуливаясь,приблизился к возку, уронил рукавицу и нагнулся. Распрямился не сразу.Исподтишка поглядел вокруг и вдруг сильнейшим, но из-за молниеносности почтинезаметным ударом кулака переломил крепление рессоры. Карета вздрогнула, чутьпокосилась. Кучер обеспокоенно свесился с козел, но ничего подозрительного неувидел, потому что Фандорин уже распрямился и смотрел в другую сторону.

Потом, пока сидел в санях, несколько раз отказался отездоков с питерского поезда, причем одно предложение было исключительновыгодным: до Сокольников за руль с четвертаком.

Пожарский вернулся не один, а с весьма миловидной молодойдамой. Она прятала лицо в розы и смеялась счастливым смехом. И князь был нетаким, как обычно, – его лицо светилось беззаботностью и весельем.

Красотка обняла его свободной рукой за плечи и поцеловала вгубы, да так страстно, что у Глеба Георгиевича съехала на бок кунья шапка.

Фандорин поневоле качнул головой, удивляясь неожиданностямчеловеческой натуры. Кто бы мог подумать, что хищноядный петербуржскийчестолюбец способен на столь романтическое поведение. Однако при чем здесь БГ?

Стоило князю подсадить свою спутницу в возок, как тот самымрешительным образом просел вправо, и сделалось ясно, что ехать в нем нетникакой возможности.

Тогда Эраст Петрович натянул шапку пониже на глаза, поднялворотник и, лихо щелкнув кнутом, подкатил прямо к месту происшествия.

– А вот саночки легкия владимирския! – заоралстатский советник фальцетом, не имевшим ничего общего с обыкновенным егоголосом. – Садись, ваше благородие, отвезу тебя с мамзелью куда пожелаешь,и возьму недорого: рупчик, да еще полрупчика и четверть рупчика на чай-сахарок!

Пожарский мельком глянул на удальца, потом на скособоченныйвозок и сказал:

– Отвезешь барышню на Лубянскую площадь. А я, –обратился он уже к приезжей, – сяду к своим абрекам и на Тверской. Ждуизвестий.

Усаживаясь в сани и накрывая колени медвежьей полостью,красавица сказала по-французски:

– Только умоляю, милый, никаких полицейских штучек,никакой слежки. Он обязательно почует.

– Ты меня обижаешь, Жюли, – ответил Пожарский натом же языке. – Я ведь, кажется, никогда тебя не подводил.

Эраст Петрович дернул вожжи и погнал лошадку по Каланчевке всторону Садово-Спасской.

Барышня, судя по всему, пребывала в хорошем расположениидуха: сначала мурлыкала какую-то песенку без слов, потом тихонько запела прокрасный сарафан. Голосок у нее был славный, мелодичный.

– Лубянка, сударыня, – объявил Фандорин. –Дальше куда?

Она повертела головой туда-сюда, досадливо пробормотала:„Как он несносен с этой своей конспирацией“ и повелела:

– Ты вот что, покатай-ка меня кругами.

Статский советник хмыкнул и поехал по обводу площади, вокругзаледеневшего фонтана и извозчичьей биржи.

На четвертом круге с тротуара соскочил какой-то человек вчерном пальто и легко запрыгнул в сани.

– Я те ща прыгну, разбойник! – заорал „ванька“,замахиваясь на шарамыжника кнутом.

А пассажир оказался не простой, особенный: господин Грин,собственной персоной. Только усы светлые приклеил и очки надел.

– Это мой друг, – объяснила красиваябарышня. – Его я и поджидала. Куда едем, Гринчик?

Новый седок велел:

– Поезжай через Театральный. Дальше скажу.

– Что стряслось? – спросила певунья. – Чтозначит „срочное дело“? Я все бросила, предстала перед тобой, как лист передтравой. А может, ты просто соскучился? – В ее голосе прозвучало лукавство.

– Приедем, потом, – сказал особенный пассажир, явноне расположенный к беседе.

Поэтому дальше ехали молча.

Седоки вылезли на Пречистенке, возле усадьбы графовДобринских, но в ворота не пошли, поднялись на крыльцо пристроенного к дворцуфлигеля.

Эраст Петрович, вылезший подтянуть подпругу, видел, как дверьоткрыла молодая женщина с бледным строгим лицом и гладкими, стянутыми в пучокволосами.

Всё, что предпринял статский советник далее, было проделаностремительно и без малейших колебаний, будто он действовал не по наитию, аисполнял ясный, тщательно разработанный план.

Отъехав на полсотни шагов, Фандорин привязал поводья ктумбе, сбросил доху и шапку в сани, сунул шпажонку под сиденье, а сам вернулсяобратно к решетке. Выждав, пока улица, и без того немноголюдная, совсемопустеет, он ловко вскарабкался по решетке и спрыгнул наземь с внутреннейстороны.

Быстро перебежал через двор к флигелю и оказался аккурат подокном с открытой форточкой. Эраст Петрович постоял без движения, прислушиваясь.Потом без видимого усилия вскарабкался на подоконник и, сжавшись, пролез вмаленькое прямоугольное отверстие, что, несомненно потребовало виртуознойгуттаперчивости.

Труднее всего было спуститься на пол, не произведя никакогошума, однако чиновнику удалось и это. Он увидел, что находится на кухне,маленькой, но опрятной и славно натопленной. Тут опять понадобилосьприслушиваться, потому что из глубины флигеля доносились голоса. Определивнаправление звука, Эраст Петрович достал из поясной кобуры свой„герсталь-баярд“ и бесшумно двинулся по коридору.

* * *