Опять, во второй раз за день, Эраст Петрович подсматривал иподслушивал через приоткрытую дверь, но теперь ни смущения, ни угрызенийсовести не испытывал – только охотничий азарт и трепет радостного предвкушения.Не все сердечному другу Глебу масленица, и поучиться у Фандорина он может нетолько тому, как карту угадывать.

В комнате были трое. Давешняя женщина с гладкими волосамисидела у стола, вполоборота к двери, и производила странные манипуляции:зачерпывала маленькой ложечкой из банки серую студенистую массу и оченьосторожно, по несколько капель перекладывала в узкую жестянку вроде тех, вкоторых продают оливковую эссенцию или помидорную пасту. Рядом стояли и другиежестянки, как узкие, так и обыкновенные, полуфунтовые. Делает метательныеснаряды, догадался статский советник, и его радость несколько померкла.„Герсталь“ пришлось убрать. Вряд ли получится произвести арест – достаточноженщине дернуться от испуга или неожиданности, и от флигеля останутся одниобломки. В разговоре бомбистка не участвовала, беседу вели двое остальных.

– Ты просто сумасшедший, – потерянно произнеслаприезжая. – У тебя от подпольной работы сделалась самая настоящая манияпреследования. Раньше ты таким не был. Если уж ты и меня подозреваешь…

Сказано это было таким убедительным, искренним тоном, что,если бы Эраст Петрович собственными глазами не видел барышню в обществеПожарского, то непременно ей бы поверил. Брюнет с неподвижным, чеканным лицомпри встрече на вокзале не присутствовал, и все же в его голосе звучаланепоколебимая уверенность.

– Не подозреваю. Знаю. Записки подбрасывали вы. Не зналтолько, заблуждение или провокация. Теперь вижу – провокация. Вопроса два.Первый: кто. Второй… – Главарь террористов запнулся. – Почему, Жюли?Почему?…Ладно. На второй можете не отвечать. Но первый непременно. Иначе убью.Сейчас. Если скажете, тогда не убью. Партийный суд.

Было ясно, что это не пустая угроза. Эраст Петровичприоткрыл дверь чуть шире и увидел, что „сотрудница“ Пожарского с ужасомсмотрит на кинжал, зажатый в руке боевика.

– Ты можешь меня убить? – Голос агентки жалобнодрогнул. – После того, что между нами было? Неужто ты забыл?

Та, что изготавливала снаряды, звякнула чем-то стеклянным, иЭраст Петрович, мельком повернувшийся на звук, увидел, что она закусила губу ипобледнела.

Грин же, наоборот, покраснел, но металла в его голосе неубавилось.

– Кто? – повторил он. – Только правду… Нет?Тогда…

Он крепко взял красотку левой рукой за шею, правую же отвелдля замаха.

– Пожарский, – быстро сказала она. –Пожарский, вице-директор Департамента полиции, а теперь московскийобер-полицеймейстер. Не убивай меня, Грин. Ты обещал!

Суровый человек, кажется, был потрясен ее признанием, нокинжал спрятал.

– Зачем ему? – спросил он. – Не понимаю.Вчера понятно, но раньше?

– Об этом меня не спрашивай, – пожала плечамиЖюли.

Поняв, что немедленная смерть ей не грозит, она что-то оченьуж быстро успокоилась и даже стала поправлять прическу.

– Я вашими играми в казаки-разбойники не интересуюсь.Вам, мальчишкам, только бегать друг за другом, из пугачей палить и бомбыбросать. Нам бы, женщинам, ваши заботы.

– А в чем ваша забота? – Грин смотрел на неетяжелым, недоумевающим взглядом. – Что в вашей жизни главное?

Тут уж удивилась она:

– Как что? Любовь, конечно. Важнее этого ничего нет.Вы, мужчины, уроды, потому что этого не понимаете.

– Из-за любви? – медленно выговорил самый опасныйроссийский террорист. – Снегирь, Емеля, остальные? Из-за любви?

Жюли наморщила носик:

– А из-за чего же еще? Мой Глеб тоже урод, такой же,как ты, хоть играет не за разбойников, а за казаков. Что просил, то я и делала.Мы, женщины, если любим, то всем сердцем, и тогда уж ни на что не оглядываемся.Пускай хоть весь мир летит к черту.

– Сейчас проверю, – сказал вдруг Грин и сновавынул кинжал.

– Ты что?! – взвизгнула „сотрудница“,отскакивая. – Я же призналась! Что еще проверять?

– Кого вы больше любите, его или себя. Террорист шагнулк ней, а она попятилась к стене и вскинула руки.

– Сейчас вы протелефонируете своему покровителю ивызовете его сюда. Одного. Да или нет?

– Нет! – крикнула Жюли, скользя вдольстены. – Ни за что!

Она достигла угла и вжалась в него спиной. Грин молчаприблизился, держа кинжал наготове.

– Да, – произнесла она слабым голосом. – Да,да. Хорошо… Только убери это.

Обернувшись к сидящей женщине, которая все так же размеренноделала свою опасную работу, Грин приказал:

– Игла, справься, каков номер обер-полицеймейстерства.

Носительница странного прозвища – та самая связная, окоторой рассказывал Рахмет-Гвидон, – отложила незаконченную бомбу ивстала.

Эраст Петрович воспрял духом и приготовился действовать.Пусть Игла отойдет от смертоносного стола хотя бы на десять шагов. Тогдатолкнуть дверь; в три, нет, в четыре прыжка преодолеть расстояние до Грина;оглушить его ударом ноги в затылок, а если успеет обернуться, то в подбородок;развернуться к Игле и отрезать ее от стола. Непросто, но выполнимо.

– Сорок четыре двадцать два, – всхлипнув, сказалаЖюли. – Легкий номер, я запомнила.

Увы, Игла так и осталась возле своих бомб.

Телефонного аппарата Фандорину было не видно, но, очевидно,он находился здесь же, в комнате, потому что Грин, снова убрав кинжал, показалрукой куда-то в сторону:

– Вызывайте. Скажите, очень срочно. Выдадите – убью.

– „Убью, убью“, – усмехнулась Жюли. – Какойты, Гринчик, скучный. Хоть бы вышел из себя, закричал, ногами затопал.

Какие быстрые переходы от страха и отчаянности к нахальству,подумал статский советник. Редкостная особа.

И оказалось, что он еще недооценил ее дерзость.

– Значит, меня ты называешь на „вы“, а ее на„ты“? – кивнула она на Иглу. – Так-так. Занятная у вас парочка.Посмотреть бы, как вы милуетесь. То-то, наверно, железка о железку лязгает.Любовь двух броненосцев.

Осведомленный о распущенности нравов, характерной длянигилистической среды, статский советник этому сообщению нисколько не удивился,но Игла вдруг пришла в необычайное возбуждение – хорошо хоть стояла, а несидела над бомбами.