– „Злом зло искореняя…“

Сразу же после казни Пожарского нужно будет уходить. Гринуже решил, как – извозчиком до Богородского, там достать лыжи и черезЛосиноостровский лес, в обход застав, до Ярославского тракта. Только бывыбраться из Москвы, дальше всё просто.

Жалко было труда. Бомбы снова придется оставить: склянка сгремучим студнем была еще наполовину полной, байки стояли, снаряженныевзрывателями и заправленные шрапнелью, но еще не закрытые. Да и лишняя тяжесть.

В саквояже лежало только самое необходимое: фальшивыедокументы, белье, запасной револьвер.

Игла смотрела в окно на заколоченный дворец. Через несколькоминут ей предстояло покинуть дом, в котором она выросла. Вероятнее всего,покинуть навсегда.

Перед тем, как повторно протелефонировать вобер-полицеймейстерство, Жюли спросила, заглянув в глаза:

– Грин, ты обещаешь, что не убьешь меня?

– Если приедет.

Она перекрестилась и вызвала станцию.

– Алло, Центральная? Сорок четыре двадцать два. На сейраз Пожарский оказался на месте.

– Глеб, – сказала ему Жюли прерывающимся отволнения голосом. – Миленький, скорей сюда, скорей! У меня однасекундочка, объяснять некогда! Пречистенка, усадьба Добринских, флигель смезонином, увидишь. Только один приезжай, непременно один. Я открою. Тут такое,ты себе не представляешь! Будешь ручки целовать. Всё-всё-всё, больше не мигу!

– Приедет, – уверенно сообщила она,разъединившись. – Примчится немедленно. Я его знаю. – Взяла Грина заруку, умоляюще произнесла. – Гринчик, ты дал слово. Что вы со мнойсделаете?

– Слово есть слово. – Он с отвращениемвысвободился. – Ты увидишь, как он умрет. Потом отпущу. Пусть партиярешает. Приговор известен. Объявят вне закона. Каждый, кто увидит, обязануничтожить, как гадину. Беги на край света, забейся в щель.

– Ничего, – легкомысленно пожала плечамиЖюли. – Мужчины везде есть. Не пропаду. Всегда мечтала увидеть Новый Свет.

Она сделалась совершенно спокойна и, переведя взгляд с Гринана Иглу, сожалеюще вздохнула:

– Ах, бедные вы бедные. Бросьте вы к черту этиглупости. Ведь она тебя любит, я вижу. И ты ее. Жили бы себе, радовалисьэтакому счастью. Хватит людей-то убивать. Ничего хорошего на этом все равно непостроишь.

Грин промолчал, потому что думал о предстоящей акции ипотому что дискутировать было незачем. Но Игла, разглядывавшая двойнуюпредательницу с брезгливым недоумением, не выдержала:

– Только о любви ничего больше не говорите. А то ведь явам честного слова не давала. Могу застрелить.

Жюли нисколько не испугалась, тем более что руки Иглы былипусты.

– Презираете меня за то, что я из-за Глебушки умиратьне захотела? Напрасно. Я свою любовь не предавала – я сердца послушалась.Если б оно сказало мне „умри“, я бы умерла. А оно сказало: проживешь и безГлеба. Перед другими я притворяться умею, перед собой – нет.

– Ваше сердце ничего другого сказать не могло, –ненавидяще заговорила Игла, а дальше Грин слушать не стал.

Вышел в коридор и встал у окна кухни, чтобы наблюдать заулицей. Пожарский должен был появиться с минуты на минуту. Справедливостьсвершится, товарищи будут отомщены. Снегирь, Емеля, Бобер, Марат, Нобель,Шварц. И еще Гвоздь.

Взгляд вдруг заметил странность – отпечаток подошвы наподоконнике, прямо под открытой форточкой. В этом знаке содержался какой-тотревожный смысл, но задуматься о нем Грин не успел – звякнул двернойколокольчик.

Открывать пошла Жюли, Грин стоял за дверью с „кольтом“наготове.

– Только попробуйте, – шепнул он.

– Ах, перестань, – отмахнулась она, отодвинулазасов и сказала кому-то невидимому. – Глебчик, входи, я одна.

В прихожую вошел человек в темно-сером пальто и куньейшапке. Грина вошедший не заметил и оказался к нему спиной. Жюли быстропоцеловала Пожарского в ухо и щеку, поверх его плеча подмигнула Грину.

– Пойдем, что покажу.

Она взяла обер-полицеймейстера за руку и потянула за собой вкомнату. Грин неслышно ступал сзади.

– Кто это? – спросил Пожарский, увидевИглу. – Минутку, не представляйтесь, я сам… А, догадался! Какой приятныйсюрприз. Что это значит, Жюли? Ты сумела склонить мадемуазель Иглу на сторонуправопорядка? Умница. Однако где же кумир моего сердца, доблестный рыцарьреволюции господин Грин?

Тут-то Грин и ткнул ему дуло между лопаток.

– Я здесь. Руки на виду. До стены и медленно лицом.

Пожарский развел руки в стороны, держа их на высоте плеч,сделал десять шагов вперед и развернулся. Лицо его было напряжено, брови сдвинуты.

– Ловушка, – сказал он. – Сам виноват. Ядумал, Жюли, что ты меня любишь. Ошибся. Что ж, и на старуху бывает проруха.

– Что такое „ТГ“? – спросил Грин, держа палец наспуске.

Обер-полицеймейстер негромко рассмеялся.

– Вот оно что. А я-то думаю, что это господин Грин мнесразу пулю в затылок не всадил. Все-таки кое-что человеческое нам не чуждо?Любопытствуем? Ладно уж, по старому знакомству отвечу на все ваши вопросы.Заодно пару лишних минут воздухом подышу. Рад лично познакомиться с давнимадресатом. Вы точно такой, каким я вас представлял. Да вы спрашивайте о чемхотите, не стесняйтесь.

– „ТГ“, – повторил Грин.

– Ерунда, шутка. Означает „третий радующийся“,по-латыни „терциус гауденс“. Смысл шутки, я надеюсь, понятен? Полицияистребляет вас, вы истребляете тех, кто мне мешает, а я смотрю на ваши забавы ирадуюсь. По-моему, остроумно.

– Как „мешает“? Почему? Губернатор Богданов, генералСеливанов, предатель Стасов…