– Что вы знаете про любовь! – крикнула оназвенящим голосом. – Один миг нашей любви стоит больше, чем все вашиамурные похождения вместе взятые!

Красотке, кажется, было что на это ответить, но Гринрешительно взял ее за плечо и подтолкнул к невидимому аппарату.

– Ну!

Далее Жюли скрылась из поля зрения Фандорина, однако ееголос был отлично слышен.

– Центральная? Барышня, сорок четыре двадцатьдва, – сказал голос безо всякого выражения, а секунду спустя заговорилпо-другому: напористо, властно. – Кто? Дежурный адъютант Келлер? Вот что,Келлер, мне немедленно нужен Глеб Георгиевич. Очень срочно… Жюли, этогодовольно. Он поймет… Ах, так?…Да, непременно.

Звяканье трубки о рычаг.

– Еще не прибыл. Адъютант сказал, что ожидается непозднее, чем через четверть часа. Что делать?

– Через четверть часа позвоните еще, – сказалГрин.

Эраст Петрович беззвучно попятился от двери, потом обернулсяи быстро покинул дом – тем же путем, каким вошел.

Рыжая стояла на том же месте, только доху с треухом кто-тоуспел прибрать – знать, плохо лежали.

Интересную картину могла наблюдать воскресная публика,гуляющая по Пречистенскому бульвару: мчались мимо извозчичьи сани, а в нихстоял солидный господин, в мундире и при орденах, по-разбойничьи свистел инастегивал кнутом неказистую мохнатую лошадку.

Еле успел. Столкнулся с Пожарским в дверяхобер-полицеймейстерства. Князь был возбужден и явно спешил, нежданной встречене обрадовался. Бросил на ходу:

– После, Эраст, после. Ключевой момент настает! Однакостатский советник ухватил высокое начальство железными пальцами за рукав иподтянул к себе.

– Для вас, господин Пожарский, ключевой момент уженастал. Пойдемте-ка в кабинет.

Поведение и тон произвели должное впечатление. ГлебГеоргиевич взглянул на Фандорина с любопытством.

– Как, мы снова на „вы“? Эраст, судя по блеску вглазах, ты узнал что-то очень интересное. Хорошо, пойдем. Но не долее пятиминут. У меня неотложное дело.

Князь всем своим видом давал понять, что времени на долгиеобъяснения у него нет, сам не сел и Фандорину не предложил, хотя мебель вкабинете уже расчехлили. Эраст Петрович, впрочем, садиться и не собирался, ибобыл настроен воинственно.

– Вы – провокатор, двойной агент, государственныйпреступник, – сказал он в холодном бешенстве, проскочив и „п“, и „д“, и„г“ без единой запинки. – Это не Диана, а вы сообщались с террористами изБоевой Группы посредством писем. Вы погубили Храпова, вы сообщили боевикам проПетросовские бани, и про сугроб нарочно сказали неправильно, хотели от меняизбавиться. Вы предатель! Предъявить доказательства?

Глеб Георгиевич смотрел на статского советника все с тем жевыражением любопытства, с ответом не торопился.

– Пожалуй, не нужно, – ответил он, подумав. –Верю, что доказательства у тебя есть, а времени на препирательства я не имею.Мне, конечно, очень интересно, как ты докопался, но это ты мне расскажешькак-нибудь после. Так и быть, продлеваю продолжительность нашей беседы с пятиминут до десяти, но больше не смогу. Так что переходи сразу к делу. Ладно, япровокатор, двойной агент и предатель. Я устроил убийство Храпова и целый ряддругих замечательных штук вплоть до пары покушений на самого себя. Что дальше?Чего ты хочешь?

Эраст Петрович опешил, так как готовился к долгим и упорнымзапирательствам. И от этого вопрос, который он собирался задать в самуюпоследнюю очередь, прозвучал жалковато, да еще и с заиканием:

– Но з-зачем? З-зачем вам понадобилась вся эта интрига?

Пожарский заговорил жестко, уверенно:

– Я – человек, который может спасти Россию. Потому чтоя умен, смел и лишен сантиментов. Мои враги многочисленны и сильны: с однойстороны, фанатики бунта, с другой – тупые и косные боровы в генеральскихмундирах. Долгое время у меня не было ни связей, ни протекций. Я бы все равновыбился наверх, но слишком поздно, а время уходит, его у России осталось совсеммало. Вот почему я должен торопиться. БГ – мое приемное дитя. Я выпестовал этуорганизацию, обеспечил ей имя и репутацию. Она дала мне уже всё, что могла,теперь пришло время поставить в этой истории точку. Сегодня я уничтожу Грина.Слава, которую я создал этому несгибаемому господину, поможет мне подняться ещена несколько ступеней, приблизит меня к конечной цели. Вот суть, коротко и безукрашательств. Довольно?

– И все это вы делали ради спасения России? –спросил Фандорин, но его сарказм на собеседника не подействовал.

– Да. И, разумеется, ради самого себя. Я себя от Россиине отделяю. В конце концов, Россия создана тысячу лет назад одним из моихпредков, а другой триста лет назад помог ей возродиться. – Пожарский сунулруки в карманы пальто, покачался на каблуках. – И не думай, Эраст, что ябоюсь твоих разоблачений. Что ты можешь сделать? В Петербурге у тебя никогонет. Твой московский покровитель низвергнут. Никто тебе не поверит, никто тебяне услышит. Кроме косвенных улик и предположений ты ничем располагать неможешь. Обратишься в газеты? Не напечатают. У нас, слава Богу, не Европа.Знаешь, – доверительно понизил голос Глеб Георгиевич, – у меня вкармане револьвер, и нацелен он тебе в живот. Я мог бы застрелить тебя. Прямосейчас, в этом кабинете. Объявил бы, что ты агент террористов, что ты связан сними через твою евреечку и пытался меня убить. При нынешнем положении дел мнеэто легко сойдет с рук, еще и награду получу. Но я противник излишеств. Тебянезачем убивать, потому что ты мне действительно не опасен. Выбирай, Эраст: илииграешь со мной, по моим правилам, или выставляешь себя дураком. Впрочем, естьи третий путь, который, возможно, подходит тебе более всего. Промолчи и тихоуйди в отставку. По крайней мере сохранишь достоинство, которое тебе такдорого. Так что ты выбираешь? Играешь, дуришь или молчишь?

Статский советник сделался бледен, брови задвигались вверх ивниз, задергался тонкий ус. Князь не без насмешки наблюдал за этой внутреннейборьбой, спокойно ожидая ее исхода.

– Ну?

– Хорошо, – тихо молвил Эраст Петрович. – Разты этого хочешь, я п-промолчу…

– Вот и прелестно, – улыбнулся триумфатор,взглянув на часы. – Десять минут не понадобилось, хватило и пяти. А насчетигры подумай. Не зарывай таланта в землю, не уподобляйся ленивому и лукавомурабу, о котором пишет Святой Матфей.

С этими словами обер-полицеймейстер направился к двери.

Фандорин дернулся, открыл было рот остановить его, но вместоокрика с его уст сорвались тихие, едва слышные слова: