Тамерлана. Я знаю, что был среди толпы, стоящей на коленях вдоль дороги, а позже, через пятьсот лет, поджигал свой дом на Басманной, чтобы он не достался наполеоновской армии. Хотя, может быть, я жил на Бронной и ковал кольчуги, потому что до сих пор люблю ощущать свою власть над железом, которое из руды может превратиться в самолет и взлететь в небо.

В прошлом письме я описывал Воробьевы горы, а сегодня после работы прогулялся по Покровке и Маросейке. На улице стоял легкий морозец, от которого снег чуть поскрипывал под подошвами. Ветер стих. Светили фонари. Было так легко и беззаботно, что потянуло проехаться по ледяной скользанке, но я вовремя вспомнил про свой больной позвоночник и воздержался. А жаль. В детстве мы с друзьями катались с горок до одури. Вечером мама выбивала мои обледеневшие шаровары о косяк двери и грозилась надрать уши. Одежду следовало очень беречь. Каждая тряпка ценилась на вес золота, и среди нас, ребятишек, не считалось зазорным носить дедов ватник или брюки, перешитые из маминой юбки. Кстати, о брюках. Мне вдруг пришло на память, что когда мама отправляла меня в Москву поступать в военное училище, то на лукошко с яичками выменяла у соседей шерстяные брюки. Темно-синие, со стрелками. От их великолепия у меня дух захватывало. Была одна незадача: я вбивался в них с таким превеликим трудом, что не мог садиться. Так и простоял все вступительные экзамены, пока на первом курсе не выдали новенькую форму.

Но я отвлекся, и продолжу знакомить вас с Москвой. Благодаря нашим с вами прогулкам, пусть и воображаемым, я тоже открываю ее для себя заново.

Улица Маросейка начинается от уродливого здания ЦК ВЛКСМ, больше похожего на заводской корпус, где к круглой башне основы пристроены трехэтажные крылья с рядами окон. Наверное, кому-нибудь оно кажется интересным, но я не поклонник конструктивизма.

Говорят, что Маросейка получила свое название от подворья Малороссии, на котором останавливались приезжие гетманы. Подворье то живо до сих пор, и его можно узнать по лепным карнизам и кокошникам. Вы наверняка оценили бы их тяжелую красоту в старорусском стиле.

Чуть дальше по улице – храм святителя Николая в Кленниках.

Маленькая, кругленькая постройка храма всегда навевает мне мысли о воробышке, случайно залетевшем в каменный лес. Старушка-соседка рассказывала, что здесь служил замечательный батюшка Алексей Мечёв. В двадцатых годах она бегала к нему за утешением, потому что отец Алексей умел брать на себя людские заботы.

Помня о наших дедушках-священниках, я приложил руку к стене храма и мысленно просил отца Алексея послать вам благословение. Надеюсь, что мое желание сбудется, ведь больше я ничем не могу быть вам полезным.

Но идем дальше. На углу у Спасоглинищевского переулка мальчишки играли в хоккей. Шайбой служила консервная банка с яркой надписью “Тушенка”. Я посмотрел на нее с уважением, потому что тушенка – большой дефицит, и тут же вспомнил, как наш аэродромный повар закармливал нас тушенкой до полного отвращения. Теперь сей продукт для меня навсегда пахнет Африкой.

Один из мальчишек – в зеленой вязаной шапочке – кричал: “Я Третьяк!” Чтобы вы знали, это знаменитый советский вратарь.

Далее Маросейка плавно перетекает в Покровку. Здесь, на пересечении с Бульварным кольцом, есть замечательная булочная, где хлеб всегда свежий и ноздреватый.

Вообще, москвичи произносят “булошная”, чем очень смешат заезжих ленинградцев. Мне стало интересно, как сказали бы это вы: по-ленинградски или по-московски?

Вблизи Чистопрудного бульвара стали встречаться прохожие с коньками под мышкой: неподалеку залит большой каток. Эх, если бы частичку русского льда переместить в Африку, чтобы наши специалисты, хоть иногда, могли подышать холодным воздухом. Как вы думаете, Варварушка, мы с вами слишком старые, чтобы прокатиться вдвоем, взявшись за руки крест-накрест?

Я перехватил удивленный взгляд симпатичной девушки в заячьей шапке и понял, что беседую с вами вслух. Дорого бы я дал, чтобы это оказалось наяву!

Еще спешу сообщить вам, что на прошлой неделе у меня появилась маленькая подружка. Случилось это событие рано утром, в сумерках, когда я откапывал из сугроба свою машину. Ночью мела метель, и снега намело по капот. Ткнул лопатой раз, другой, смотрю, под задними колесами какой-то пушистый комок копошится. Я сослепу подумал, что собака. Нагнулся, а это девочка в серой шубке. Молчит, пыжится и детским совочком снег отгребает.

Оказалось, из соседнего подъезда. Сказала – мама дома спит, а она гулять вышла. Сама! Одна!

Шестилетняя! Привел девчушку к себе, напоил, накормил, умыл и отвел домой. Мать спросонья вообще не поняла, кто и что, посмотрела на меня бессмысленными глазами и даже спасибо не сказала.

Так что теперь ко мне каждый день приходит подруженька пить молоко с печеньем и смотреть телевизор. Я ей уже и книжки купил. Читаем стихи про дядю Степу.

Вот такие новости.

Жду ваших писем с нетерпением. Как сказали бы наши дедушки: “Да хранит вас Бог!”

С уважением, Д. Л.»

Ангола, 1994 год

«Дорогой Сергей Дмитриевич!

Не пугайтесь моего корявого почерка, потому что пишу левой рукой. Неделю назад на меня упала полка с книгами. Я небрежно подвесила ее за крючки, понадеялась на авось, а когда стала снимать том медицинской энциклопедии, шаткая конструкция не выдержала. Результат – травма ключицы. Мне повезло, что рядом оказался хороший доктор, который сразу наложил повязку. Правда, трещина в ключице для меня – это сущая ерунда, потому что я уже прошивала палец на швейной машинке, переворачивалась на легковом автомобиле и пару раз получала сотрясение мозга, – так что опыт у меня богатый.

Сегодня почта доставила сразу три письма: от брата, от племянника Филиппа и от вас. Брат сообщает, что все здоровы, а Филипп нарисовал свой новый велосипед и милый пейзаж с весенними фиалками. Я успела забыть, как выглядят живые фиалки, но никогда не забуду чудесные розы порцелана, подаренные мне вами. Когда мне становится совсем тошно, я представляю ведро, полное роз, и думаю, что не каждой женщине достаются такие необыкновенные подарки.

Боже мой, а какой роскошный праздник – получение писем! Оценить его может только тот, кто долго находится вдали от дорогих людей.

Сегодня, накануне Рождества, я хочу признаться, что за годы нашего знакомства вы стали дороги мне не меньше, чем родные. Не сердитесь на меня, дорогой друг, за то, что я скупа на слова, – сердцем я чувствую гораздо больше, чем говорю и пишу.

У нас все по-прежнему. Одно время мне показалось, что война стала стихать и