прошедшее с первого убийства время ученик изъявил желание отнять чью-то жизнь. Разумеется, с Айзеком больше не случалось истерик каждый раз, когда ему приказывали убивать, да и переживать всё он стал несколько легче. Но так, чтобы самому решиться на такое… Эти люди должны были взрастить в парне невероятную ненависть, обидеть так глубоко, что даже спустя все эти годы рана не затянулась. Сегодня Айзек поймёт, какое наслаждение, какое ощущение власти и всесилия может давать убийство. Сегодня ученик окончательно смирится со своей ролью. Даже больше, она впервые станет ему не так противна, как всегда. Мареун торжествовал. Сегодня всё изменится. Айзек станет убийцей, как о том и мечталось его учителю, он уже принял свою судьбу, пусть пока и не осознаёт это, иначе нипочём бы не попросил разрешения убить своих врагов.

Айзек ждал, пока отчим вернётся домой, притаившись за уже почти окончательно развалившимся домом. Мужчина, как всегда, пьяный, даже не удосужился запереть за собой дверь. Шагнув в тёмный, грязный, пропахший алкоголем и нечистотами дом, парень захлопнул дверь. От этого звука разжигавший свечу пьяница вздрогнул и обернулся.

– Ты кто такой и чё те здесь надобно? – Мужчина недовольно нахмурился и шагнул к парню.

– Здравствуй, отчим. – Айзек вставил в дверную ручку валявшуюся у порога метлу.

– Ты кто? – снова хрипло поинтересовался бывший палач.

– Один из твоих пасынков. Тот, кого ты продал, как домашнюю скотину, тем, кто заплатил больше. Кажется, так ты выразился тогда, связывая руки несчастному семилетнему пацану?

– Я не понимаю… Вы ошиблись, господин хороший. – Мужчина осмотрелся вокруг, ища, чем бы защититься от незваного гостя.

– Ах, ошибся. – Айзек сделал шаг к отчиму. – Уже забыл, значит, как вывихнул мне плечо и оставил на чердаке на три дня? Без еды и воды. – В голосе парня сочилась лютая ненависть. – Забыл, как, нависая над распростёртым на полу пацаном, угрожал продать меня в бордель на потеху мужикам? И если бы не деньги, ты бы сделал это!

– Что вы! Что вы! У меня и в мыслях-то подобного никогда не было! Отдать мальчишку в бордель! Фу, пакость-то какая! – Мужчина плюхнулся на лавку.

– Именно, пакость. Пакостью ты с жёнушкой и занимался, продавая детей то в публичные дома, то к убийцам. И плевать вы хотели на сломанные судьбы ребятни! На их искалеченные, исковерканные по вашей милости души! На мою душу! – выкрикнул Айзек, стремительно кинувшись к мужчине.

– Стоять, демон! Убью! – Мужчина взвился на ноги, схватив обнаружившийся под лавкой топор. – Не подходи, черноглазый!

– Ага, значит, вспомнил-таки. – Губы парня искривила ядовитая усмешка.

– Ещё бы такого забыть!

Айзек сделал крошечный шаг вперёд – чтобы припугнуть мужчину – и отчим с диким воем швырнул топор в своего бывшего пасынка. Парень слегка качнулся в сторону, уклоняясь.

– Меткость ты пропил ещё в моём детстве, – с усмешкой заметил убийца.

Пьяница бросил отчаянный взгляд на стол, где лежал нож, и кинулся туда.

Разумеется, Айзек успел быстрее. Схватив со стола оружие, он полоснул так кстати подоспевшего отчима по горлу.

Брызнула кровь. Отступив на шаг, парень смотрел, как мужчина схватился за шею, пытаясь остановить неудержимый поток крови, как льётся между его пальцами красная влага, стекает по груди, капает на пол. Булькая и сипя, отчим осел на пол.

– Я отлично помню, как мечтал тогда добраться с этим самым ножом до твоего горла. Тогда я не сумел. Зато сумел сейчас. – Айзек присел возле мужчины и закрыл ему глаза. – Глупо было, отдавая пасынка в Орден убийц, не подумать о том, кем он вырастет, и что однажды, не забыв твоего с ним обращения, придёт мстить.

Кто-то толкнулся в дверь, но заклиненная в ручке метла не дала ей открыться.

– Эй, старый дурак! Ты чего вздумал запереться?

Айзек довольно улыбнулся. Он слишком хорошо помнил этот визгливый голос, чтобы не понять, что и второй враг пришёл к нему прямо в руки.

Скользнув к двери, он вынул метлу и притаился рядом.

– Эй? Ты чем там занимаешься? – Со следующим ударом дверь распахнулась, и, щурясь в полумраке после яркого солнца, в дом ввалилась мачеха. – Ты где? – Женщина сделала несколько шагов и замерла, поражённая увиденным.

На полу, в луже крови, лежал её муж.

– Пресвятые боги! – взвизгнула женщина, и тут же Айзек, неслышно прикрывший дверь, схватил её сзади за шею.

– Нет, мачеха, пресвятые боги здесь вовсе ни при чём. Они не порождают демонов. – Парень воткнул нож ей в живот и провернул.

Женщина всхлипнула и обернулась, когда Айзек выпустил её. Прижимая окровавленные руки ко вспоротому животу, мачеха попятилась прочь.

– Ты?

– По крайней мере, ты меня узнала сразу. Отчим был далеко не так сообразителен.

– Паршивый мальчишка! Вот уж воистину зверёныш! – Женщина упала на пол, корчась от боли. – Будь ты проклят!

Айзек склонился над ней и, запрокинув ненавистному существу голову, перерезал горло.

– Не волнуйся, мачеха, я уже и так проклят. Благодаря вам.

Поднявшись на ноги, парень с силой вогнал окровавленный нож в стену. Его переполняла ненависть, наконец нашедшая себе выход, ему хотелось выть от ощущения того, чему виной стали эти люди, хотелось кричать и смеяться – ведь жажда мести утолила свой кровавый голод. Впервые он убил по своей воле. И это было странное чувство. Горько-сладкая отрава, в которой смешались воедино ненормальное, дикое счастье; пьяный азарт от пролитой им крови; свобода – долгожданно скинутый с себя груз мести; угрызения совести; осознание того, какое зверство он совершил, считая себя абсолютно правым. Айзек запрокинул голову и разразился диким, безумным смехом, который постепенно перешёл в рыдания. Схватив с полки какую-то тряпку, парень принялся яростно оттирать кровь со своих рук.

Глянув на распростёртых на полу приёмных родителей, тех самых, что толкнули его в лапы Ордена, Айзек внезапно ощутил жуткую пустоту в душе. Он убил их, да. Отомстил. Но его жизнь это не поправит, не соберёт воедино то, что давно разлетелось на куски.

Быстро поднявшись наверх, парень убедился, что в доме нет новых пасынков и падчериц, и схватил со стола свечу.

Будь оно всё проклято! Пусть сгорит всё его прошлое, унося с собой воспоминания и боль! Айзек больше не хотел страдать и бояться, сходить с ума от раскаяния, не спать ночи напролёт, чувствуя, как отчаяние рвёт на клочки душу. Он так устал. Он тоже хотел счастья. Просто жить, изо дня в день радуясь тому, что у него есть, а не борясь постоянно с собой и всем миром. Он устал сопротивляться. Он не может победить в этой борьбе с учителем