– Нет.

– Наркотики?

– Нет, – Алиса нахмурилась, – почему вы не можете ответитьна простой вопрос: как чувствует себя Деннис Шервуд? Что с ним? Я хочу егоувидеть. Я хочу поговорить с врачом.

– Потому, леди, – он перешел на английский и понизил голос,– потому, что врач констатировал смерть. Господин Шервуд умер под водой. Врачуже ничем не мог ему помочь. Вот так, леди. Я не хотел при ребенке…

Катер причалил. На пристани, у трапа, ждала машина «Скоройпомощи». Вынесли носилки. Тело было полностью закрыто простыней. Максим уткнулсялицом Алисе в плечо. Толпа пассажиров стала спускаться по узкому трапу. Алисатупо смотрела, как прошествовало многочисленное арабское семейство, потомфранцузы. Девочка лет восьми, которая тоже ныряла с маской, всхлипывала находу, что-то возбужденно рассказывая родителям.

Арабский дедушка отстал от семейства. О нем, кажется, опятьзабыли. Он, сгорбившись, проковылял к трапу. Алиса машинально проводила егоглазами. Он обернулся, взглянул прямо на нее сквозь темные очки, застыл на миг,задерживая остальных, а потом, как бы опомнившись, сбежал по трапу на пристань.Быстро, ловко, совсем молодо. И тут же растворился в небольшой толпе.

Всю дорогу до гостиницы Максим молчал и плакал.

– Мамочка, давай улетим домой. Я не смогу здесь отдыхать,загорать на пляже, развлекаться… Я хочу домой. Мне здесь страшно…

Алиса чувствовала только ледяную пустоту внутри. Когда онивошли в номер, она отыскала конверт с обратными билетами. На конверте былтелефон авиакомпании.

– Здравствуйте. Я хочу поменять билеты, – произнесла онадеревянным голосом в трубку, – мы должны улетать через пять дней в Москву изТель-Авива. Нам необходимо улететь раньше. И, если возможно, прямо из Эйлата, –она назвала фамилию и номер рейса.

– Есть два места на восьмое, отлет в три сорок пять утра, нотолько из Тель-Авива, из Бен-Гуриона. Из Эйлата самолеты летают в Москву раз внеделю. Ближайший рейс через четыре дня, – ответила девушка на другом концепровода.

Алиса прикинула: если выехать завтра утром, к вечеру онибудут в Тель-Авиве. Ночью улетят. Утром будут в Москве. Все нормально.

– Да, спасибо. Этот рейс нам подходит. Положив, трубку, онасела рядом с Максимом, обняла его за плечи.

– Мамочка, он так бился… у него были судороги… я все видел.Он выгибался дугой, как будто сошел с ума, пытался сорвать с себя маску прямопод водой, и не мог. Я сначала взял его за руку, но он вырвал руку, он какбудто не видел меня, не чувствовал ничего. Его пытались поднять на поверхностьчетверо мужчин, а он отбивался руками и ногами. Это никакой не сердечныйприступ. Что-то другое. Что-то психическое, как будто у него были галлюцинации.Он бился, дрожал, а потом сразу обмяк и стал весь как тряпочный. Он умер там,под водой. Совсем умер, мамочка. Он очень здоровый, сильный, даже не курил. Онарабов в Иерусалиме раскидал, как профессионал…

«Эпилепсия? – подумала Алиса. – При эпилепсии вряд личеловек решился бы нырять с аквалангом. Но если все было именно так, какМаксимка рассказывает, это действительно не похоже на сердечный приступ». Ужпро болезни сердца Алиса знала почти все. Конечно, всякое бывает в воде, даже ссовершенно здоровыми людьми. Но слишком неожиданно. Деннис отлично себячувствовал, ел с аппетитом, улыбался. Крепкий, сильный, совершенно здоровыйсорокалетний мужчина…

– Малыш, в жизни много случается ужасных вещей. – Онагладила Максимку по голове, произносила какие-то глупые утешительные слова,старалась изо всех сил держать себя в руках.

Ей тоже хотелось плакать. От того, что она совсем мало зналаэтого американца, жалость не убывала, вспухала внутри удушливой, горячейволной, подкатывала к горлу.

Стоял теплый солнечный день, из бассейна слышался веселыйплеск, смех, курортная жизнь шла своим чередом. Надо было как-то убить остатокэтого ненужного дня. Невыносимо идти на пляж, в ресторан, даже просто гулять панарядной набережной.

Алиса включила чайник, взяла Максима за плечи, отвела его вванную, умыла холодной водой, умылась сама.

– Давай-ка, малыш, попьем чайку и будем потихонькусобираться.

И вдруг зазвонил телефон. Алиса вздрогнула. Еще ни разуникто не звонил им в номер.

В трубке молчали.

– Вас не слышно. Перезвоните, – сказала Алиса. Но трубкукласть не стали. До нее доносилось тихое чужое дыхание. Самое скверное, что онапоняла, кто это молчит и дышит. И сразу перед глазами возник арабский старец втемных очках, легко и молодо сбегающий по трапу.

Когда наконец послышались гудки отбоя, она бросилась вон изномера.

– Максимка, не клади трубку! Я сейчас…

– Мам, ты что?! – Максим такудивился, что даже всхлипыватьперестал.

– Потом объясню!

Перед тем как войти в фойе, она замедлила шаг, несколько разглубоко вздохнула. У стойки администратора стояло трое полицейских.

«Стоп. Это тебе не Россия. Если ты сейчас станешь просить,чтобы выяснили, откуда был звонок, то возникнет столько вопросов, что тебепридется задержаться в этой стране до старости. Да и какой смысл выяснять? Чтотебе это даст? Звонили по сотовому либо из городского таксофона…»

Она шагнула к стойке.

– Простите, я хочу предупредить, завтра рано утром мыуезжаем.

– Из какого вы номера, мэм? – вскинула глазадевушка-администратор.

– Из восьмого.

– Но у вас еще осталось пять дней.

– Обстоятельства изменились. Нам… Алиса запнулась, заметив,как внимательно смотрят на нее трое полицейских.

Среди ночи Натан Ефимович проснулся оттого, что вокруг негоразговаривали, суетились. В глаза ударил яркий свет фонарика.

– Все, профессор, мы уходим, – сказала Инга, тронув его заплечо, надеюсь, никаких сюрпризов с вашей стороны не будет? Одевайтесь. – Онабросила ему черную хламиду и клетчатый платок. Сама она была одета какбедуинка.

– Опять маскарад? – спросил Натан Ефимович, сладко зевнув.

– Не огорчайтесь, профессор. Есть один приятный сюрприз длявас, произнес мужской голос по-русски.

Бренер оглянулся. У него за спиной сидел на корточкахстарик-араб с седой бородой. Вглядевшись, Натан Ефимович с трудом узнал Карла.

– Отлично выглядите, партайгеноссе.