Волкодав видел, что ей было неловко. Дядька всё-таки. Наколенях её когда-то держал, баюкал сиротку. Лежать сбитому на земле – последнеедело, но Правый почему-то не спешил подниматься. Только приподнялся на локте и,растирая широкое жилистое запястье, смотрел снизу вверх. На смущённую кнесинку,хмурого венна, неудержимо расплывавшихся близнецов и на старуху в седле. Когдаих глаза встретились, Разящее Копьё проворно показала ему язык.

– Я хотел, чтобы госпожа могла за себя постоять, –сказал Волкодав. – Даже если всех нас убьют. И меня, и их, – онкивнул на братьев, – и тебя…

– А коли так, нечего меня выгораживать! –оглянувшись, перебила кнесинка Елень. – Не ты чего-то там хотел, а я тебязаставляла!

– Ну что, пень сивобородый? – поинтересоваласьнянька. – Всё понял? Уразумел, чем девочка тешилась? Или ещё объяснить?

Правый наконец поднялся и, не отвечая, принялся вытряхиватьзабитые пылью штаны. Кнесинка обошла его, стараясь заглянуть в глаза, – неразобиделся ли? Дальнейшее, по мнению Волкодава, тоже легко было предугадать.Боярин сцапал «дочку» мгновенным движением, которого она, похоже, и не увидела.Перегнул-таки юную правительницу через колено и принялся отеческой дланьюнаграждать увесистыми шлепками пониже спины…

Волкодав вмешиваться, конечно, не стал.

А через несколько дней в крепость прилетел ещё один голубь,и глашатаи разнесли по городу счастливую весть: кнес возвращается, кнес домойедет из Велимора. Да ещё и грамоту везёт о любви и согласии с великим южнымсоседом. Радуйтесь, люди!

И люди радовались.

День, когда кнес возвратился в город, выдался промозглым исерым. По-осеннему скорбный дождь зарядил ещё накануне. Временами небо уставалоплакать, но никуда не пропадала тяжёлая мгла, начинавшаяся от самой земли.Неторопливый ветер гнал с моря пологие ленивые волны, и почти по воде ползлимокрые космы нескончаемых туч. Город нахохлился и потускнел, даже зелёная травана крышах как будто утратила цвет. В такую погоду хотелось сидеть в четырёхстенах и заниматься чем-нибудь домашним, слушая, как потрескивает в печи. Идумать не думая о мозглом сумраке снаружи. Который, положа руку на сердце, иднём-то не назовёшь. Сколько помнил себя Волкодав, отсидеться в непогоду подкрышей у него не получалось ни разу. У него дома было заведено: женщина и кошкахозяйствуют в избе, мужчина и собака – во дворе. А потом он семь лет не виделне то что дождя или снега – вообще позабыл, как выглядят небо, солнце и тучи.Вчера вечером, предвидя долгую непогоду, кнесинка велела ему назавтра остатьсядома, поскольку и сама никуда из крепости не собиралась. Но едва выговорила,как по раскисшему большаку, нещадно разбрызгивая грязь, в город прискакалконный гонец и сообщил, что на другой день следовало ждать кнеса. И, конечно,дочь-кнесинка собралась встречь отцу. Волкодав знал, что её будут отговаривать,но она не послушает.

Когда тучи, кропившие землю, из непроглядно-чёрных сделалисьсиневатыми, он оседлал Серка, надвинул на голову негнущийся капюшон плотногорогожного плаща и поехал в кром.

Он ехал по тёмной безлюдной улице, никого, кроме редкихстражников, не встречая, и думал: когда они соберутся и поедут встречать кнеса,куколь с головы придётся откинуть – из-под него много ли разглядишь! – исырость невозбранно склеит волосы, потечёт за шиворот, пропитывая рубашку,оставляя разводы на добром замшевом чехле… Спасибо хоть, воронёная кольчуга рженеподвластна…

Только вчера ликующий Тилорн показал ему то, над чем они смастером Крапивой бились пол-лета: железную ложку. Её покрывала блестящая, какзеркало, светлая металлическая плёнка. Всю, кроме кончика ручки, за которую –первый блин комом – ложку опускали в раствор.

– Скоро Крапива будет покрывать этим кольчуги! –сказал учёный. – Представляете, какую цену станут арранты заламывать засвои вещества, если только прознают?

Ложка была торжественно подарена Ниилит, и девушканемедленно испытала её в деле: принялась размешивать зелёные щи, неспешнокипевшие в горшке на глиняной печке. Ложка жглась, и Ниилит обернула череноктряпкой. Волкодав вспомнил, что кристаллы, которыми пользовался Крапива, слылиотравой, и спросил Тилорна, можно ли будет есть после этого щи. Насколько емубыло известно, учёные о таких мелочах памятуют не всегда. Тилорн толькоотмахнулся. Он переживал за тоненькое покрытие не меньше, чем сам Волкодав – заМыша, когда зверьку выправляли крыло. Ниилит переживала и за ложку, и заТилорна, и за щи. У неё на родине ничего похожего не варили, рецепт принадлежалВолкодаву, и Ниилит ни в чём не была уверена. Любопытный Зуйко (с котороговзяли страшную – ешь землю! – клятву молчать об увиденном) притащил заруку деда, а с дедом явился в кухню и Эврих, помогавший пропитыватьрастопленным воском кожаные заготовки. С плеча венна сорвался взволнованный Мыши с писком завертелся под потолком… Вся семья в сборе. Наконец ложку, невытирая, извлекли из горшка и дали обсохнуть. Ниилит смыла и соскребла с неёостатки щавеля… Чудесное покрытие засверкало как ни в чём не бывало. Тилорнподхватил Ниилит и пустился с нею в пляс подле печи.

– Витязям таких надо наделать, – посоветовалВолкодав. – Небось сразу позабудут делиться, кому серебряными есть, комукостяными…

…И вот он ехал в крепость под унылым дождём, казавшимся ещёхолоднее из-за раннего часа, и думал о блестящих, как весенние ледяные кружева,кольчугах, которых скоро наплетёт мастер Крапива. И, надо думать, живопрославится. В таких кольчугах хорошо скакать на врага, катиться железнойволной, наводя ужас голыми бронями… Волкодав ни за что не стал бы менять на нихсвою воронёную. Как, впрочем, и привычную деревянную ложку – на эту блестящую,которую, не завернув в конец рукава, в руку-то не возьмёшь, а уж рот жжёт…

Было не по-летнему холодно, и он надел под кольчугу сразудве рубашки, а между ними – шерстяную безрукавку, тайком связанную Ниилит.Безрукавка была из серого собачьего пуха. Волкодав, не привыкший к подаркам,сперва растерялся, потом, приглядевшись, растаял.

– Это чтобы ты… больше не кашлял, – страшносмущаясь, пояснила ему Ниилит. Венн благодарно обнял её, а потом спросил,почему она выбрала именно такой цвет. О своём роде он не говорил никому. Юнаярукодельница смутилась ещё больше:

– Ну… волкодавы, они… серые такие…

Очертания домов и башен начинали понемногу проступать втемноте, когда жеребец принёс его в кром. Кнесинка завтракала, и Волкодав попривычке обосновался на крыльце. Он прекрасно знал, что бдительная нянька всёравно не пустит его даже во влазню. Нечего, скажет, топтать мокрыми сапожищамипо красивому и чистому полу. Волкодав стал думать о том, как они сейчас поедутвстречать кнеса, и вдруг вспомнил слышанное от боярина Крута: государь, мол,поначалу состоял у покойной правительницы простым воеводой…

А что, хмыкнул он ни с того ни с сего. Кто поручится, чтоещё через сто лет добрые галирадцы не станут припоминать одного из своихпрежних кнесов: сперва, мол, был у тогдашней кнесинки простым телохранителем?..