Заметив телохранителя, Спел прибил ладонью солому рядом ссобой:

– Давай, венн, закуска кончается!

Нежные огурчики в палец длиной, однако, ещё плавали вмисочке с пахучим рассолом. Рот мгновенно наполнился набежавшей слюной.Волкодав сел, взял один, поблагодарил и стал есть.

– Хорош, значит, жених? – спросил он, неторопливожуя.

– Куда лучше! – отозвался Зычко. – Родом,правда, сегван, а так вельможа вельможей. Страж Северных Врат!

Все знали, что среди Стражей Врат Велимора случались людибезродные. Зато скверные или хотя бы средние воины – никогда. Волкодав очень нелюбил расспрашивать, но дело касалось кнесинки, и он не сдержался, подтолкнул:

– Небось старый, лысый, беззубый…

– Стал бы государь за такого дитя своё выдавать! –возмутился чуточку захмелевший Спел, а Волкодав подумал: ещё как выдал бы,встань тому ценой Галирад. Конюх же запальчиво продолжал: – Стремянныйкнесов сам его видел и нам сказывал. Годами молод, да только дел его, бают, насемерых стариков хватит и ещё останется. Горлуша, стремянный, божился… статьмолодецкая, волосы чище золота, усы – во, а глаза, куда там халисунскимсапфирам…

Только что жалевший просватанную госпожу, он уже готов былзащищать её жениха, словно Волкодав его каял.

– И рода хорошего, даром что сегван. Сам кунс и сын кунса,и имя, какое вождю не стыд носить: Винитар!

Никто не заподозрил бы по лицу Волкодава, чтобы это имя длянего кое-что значило. Он кивнул, медленно дожёвывая огурец и ожидая, не скажетли Спел ещё чего занятного. Потом неторопливо заметил:

– Я слышал, был когда-то неподалёку отсюда кунсВинитарий…

– Ну да, так это и есть сын его, – радостнопояснил Спел. – Батюшка, вишь, на аррантский лад имечко перекроил, а сынне хочет, да и правильно делает.

…Сын, думал Волкодав. Винитар, сын Винитария. Совсем скоро емуповезут кнесинку в жёны. Он, Волкодав, всего скорее и повезёт. Сыну Людоеда наложе. За что? Её-то за что?..

– Плохо ешь, малый. – Зычко Живлякович протягивалему кусок свежего ржаного хлеба, увенчанный изрядным ломтем ветчины схреном. – О чём призадумался? Тебя-то кнесинка как пить дать в свитувозьмёт да там, глядишь, при себе оставит. А не оставит, всё Велиморпосмотришь: диковинная земля, говорят…

Волкодав кивал головой, слушал его и не слышал, с отчаяниемчувствуя, как возникает и разрастается в груди знакомая боль. Полных четыреседмицы с ним этого не бывало, и он, дурень, уже понадеялся – оставило, вновьизгнанное умелыми лекарями… Как же. Он попытался противиться, но это было не вчеловеческих силах. Кашель хлынул, словно поток из запруды. Хлеб с ветчинойупал в солому: Волкодав беспомощно скорчился, пытаясь выбросить из себяохваченные пламенем лёгкие. Мыш, что-то вынюхивавший на стропилах, с жалобнымкриком упал ему на плечо…

…Иногда в каменоломни для услады надсмотрщиков привозилирабынь. Каторжане, давно позабывшие, как выглядят настоящие живые женщины,подолгу обсуждали каждое такое событие. Один Серый Пёс с мрачным остервенениемкрутил свой ворот, громыхая по камням кандалами и отказываясь понимать, почемуне разверзается земля, почему не падает небо, сокрушая под своими обломкамиСамоцветные горы…

И вот однажды мимо него прошагал Волк, таща на плечебьющуюся девчонку. Тут-то Серый Пёс и узнал, что даже цепи, бывает, иногдарвутся, если налечь от души. Он, конечно, не проломил тогда голову Волку идевушку не оборонил. Его живо сбили с ног, скрутили и потащили в колодки. Иотстегали – не в первый раз и не в последний – так, что кому похлипче хватилобы помереть. Но хуже всего было то, что случилось потом. Открыв глаза, СерыйПёс увидел над собой Волка. И с ним рядом – ту девушку. Весёлую и довольную.Чему научили её объятия Волка и было ли, чему учить, этого он так и не узнал.Она улыбалась Волку и, хихикая, заигрывала с кем-то ещё, кого Серый Пёс сосвоего места видеть не мог. Потом она взяла у Волка кнут и…

Насколько венну было известно, с этим самым кнутом она редкорасставалась впоследствии. И равных ей по жестокости среди надсмотрщиков былонемного. Ещё поговаривали, будто от Волка (а может, и не от Волка) у неёродился младенец, которого она спровадила прямиком в рудничный отвал. Она былакрасива, очень красива. Потом её видели с кем-то из хозяев, и холопыпочтительно кланялись, величали её госпожой…

Волкодаву показалось, будто внутри что-то до пределанатянулось и лопнуло, и сразу пришло облегчение.

– …молодёжь, – дошёл до сознания ворчливый голосЗычка Живляковича. – Думают, всё нипочём. Даже, вишь, согреться не хотятпосле этакой-то холодины. А сам вон как раскашлялся!

Старый мятельник перевернул бутылочку над чашкой, с надеждойвстряхнул. Из бутылочки вытекла одинокая капля.

– Я ничего, – сипло выговорил Волкодав. Конюх Спелуже подобрал хлеб и счищал соломинки, прилипшие к сочной мякоти ветчины.Волкодав взял хлеб и предложил кусочек Мышу, но тот угощаться не пожелал.Вцепившись коготками в кожаный чехол, зверёк пушистым комком висел у него нагруди и скулил, заглядывая в глаза. Волкодав вполне его понимал. Ему самомувконец расхотелось есть, но отказываться было поздно. Он только утёр ротладонью и при этом слегка её послюнил. Во рту был очень знакомый противныйвкус, но верить не хотелось до последнего. Потом он улучил момент незаметноскосить глаза и увидел на ладони красную кровь.

* * *

Кнесинка вышла из гридницы об руку с отцом. Она шла спокойнои молча, но Волкодав посмотрел на неё и почему-то вспомнил, как идут на казньтвёрдые духом. В чём дело?..

Мальчишка-конюх вывел Снежинку, Волкодав привычно подошёлсажать государыню в седло. Взяв девушку за пояс, он поднял её и усадил на спинукобылицы… и тут Елень Глуздовна вдруг схватилась за его руки, схватилась так,будто тонула в беспросветном омуте и больше некому было спасти. Волкодаввскинул глаза, наткнулся на умоляющий, полный отчаяния взгляд и почувствовал,как стиснула сердце когтистая лапа. Но со всех сторон смотрели воины, вельможии слуги, не говоря уже о велиморцах, и мгновение минуло, и кнесинка выпустилаего руки, занявшись поводьями. Волкодав нахмурился, вскочил на Серка ипристроился пока сзади, потому что не знал, как поедет госпожа – справа от отцаили слева.

Когда они выбрались из крома, ему показалось, что народ сутра не расходился, так и торчал, запрудив улицы и ожидая своего кнеса.Волкодав с привычной бдительностью озирался вокруг. Мысль о кнесинке и еёженихе досаждала ему, мешая сосредоточиться, и он гнал её прочь.

Вот потому-то, думал он, и не следует телохранителюоткровенничать с тем, кто его нанял, делиться своими переживаниями и вдаватьсяв чужие. Если бы тогда на речном берегу я уступил её любопытным расспросам икнесинка Елень узнала бы, КТО пришиб батюшку её будущего наречённого! И зачто!..