Старый князь Владимир Андреевич отбыл в постылую Ниццу,доживать, а в жизни его былых подчиненных намечались коренные перемены – когоповысят, кого переведут на иную должность, кого и вовсе от места отставят.Опытный человек сразу примечал, на какой час ему или его ведомству приемназначен. Тут чем ранее, тем тревожнее. Всякий знает, что новая метла поначалукрутенько заметает и в первую голову являет строгость. В этом двойной смысл: содной стороны, сразу на остальных страху нагнать, чтобы ощутили должный трепет,а с другой – начавши с казней, закончить милостями. Опять же издавно былоизвестно, что вперед обыкновенно прогоняют службы поплоше: уездные управы,землеустроительный комитет, сиротское попечительство и разные малозначительныедепартаменты, а истинно важные службы оставляют напоследок.

По обеим приметам выходило, что статский советник Фандорин –персона важная, отмеченная особым вниманием. Предстать пред ясные очи великогокнязя он был приглашен самым что ни на есть последним, в половине шестогопополудни, даже после командующего военным округом и жандармских чинов. Этоотличие, впрочем, могло означать что угодно, как в лестном, так и в тревожномсмысле, поэтому Эраст Петрович пустым догадкам предаваться не стал, а решилцеликом и полностью довериться судьбе. Сказано: „Благородный муж встречает гневи милость высших с равным достоинством“.

У стен Чудова монастыря статскому советнику повстречалсяпоручик Смольянинов, тоже в парадном мундире, раскрасневшийся больше обычного.

– Здравствуйте, Эраст Петрович! – воскликнулон. – Представляться? Эк вас поздно-то. Не иначе повышение получите.

Фандорин чуть пожал плечами, вежливо спросил:

– А ваши уже п-представились? И что?

– В Охранном новация. Мыльников оставлен на прежнейдолжности, а начальником назначен Зубцов. Это при чине титулярного советника,каково? Нам в Жандармское кого-то из Петербурга пришлют. Да мне все равно. Я,Эраст Петрович, рапорт подаю. Перехожу из корпуса в драгуны. Сейчас окончательнорешил.

Эраст Петрович нисколько не удивился, но все же спросил:

– Что так?

– Не понравилось мне, как его высочество о задачахгосударственной полиции говорил, – горячо произнес поручик. – Вы,говорит, должны внушать жителям страх и благоговение перед властью. Ваша задачавовремя узревать плевелы и безжалостно их выдергивать, в наущение и назиданиеостальным. Говорит, один вид синего мундира должен повергать обывателя воцепенение. Надо укрепить фундамент российской государственности, иначе нигилизми вседозволенность его окончательно размоют.

– Может быть, так оно и есть? – осторожно вставилФандорин.

– Очень возможно. Только я не желаю, чтобы мой видповергал кого-то в оцепенение! – Смольянинов запальчиво дернул темлякшашки. – Меня учили, что мы должны искоренять беззаконие и защищатьслабых, что Жандармский корпус – безупречно чистый платок, которым верховнаявласть утирает слезы страждущих! Статский советник участливо покачал головой:

– Вам будет т-трудно в армии. Сами знаете, как офицерыотносятся к жандармским.

– Ничего, – упрямо тряхнул головой розовощекийофицер. – Сначала, конечно, станут нос воротить, а потом увидят, что я некакой-нибудь фискал. Как-нибудь приживусь.

– Не сомневаюсь.

Распрощавшись со строптивым адъютантом, Эраст Петрович ускорилшаг, потому что до назначенного времени оставалось менее десяти минут.

* * *

Аудиенция происходила не в кабинете, а в парадной гостиной –очевидно, для того, чтобы представлявшиеся ощущали высокое значение минуты.Ровно в половине шестого два важных лакея в париках с буклями распахнулистворки дверей, дворецкий с раззолоченной булавой вошел первым и громогласнообъявил:

– Его высокородие статский советник Фандорин.

Эраст Петрович еще у порога почтительно поклонился и лишь затемпозволил себе рассмотреть августейшую особу. Симеон Александрович былразительно не похож на своего быкообразного брата. Сухопарый, стройный, сдлинным надменным лицом, острой бородкой и напомаженными волосами, он скореенапоминал какого-то габсбургского принца из веласкесовских времен.

– Здравствуй, Фандорин, – сказал еговысочество. – Подойди.

Отлично зная, что обращение к низшим на „ты“ у членовцарской фамилии является признаком благоволения, Эраст Петрович все жепоморщился. Он подошел к великому князю и пожал белую ухоженную руку.

– Вот ты каков. – Симеон Александрович разглядывалимпозантного чиновника с одобрительным интересом. – Пожарский в своихдокладах рекомендовал тебя самым лестным образом. Какая трагедия, что он погиб.Талантливейший был человек, беззаветно преданный мне и престолу.

Генерал-губернатор перекрестился, но Фандорин не последовалего примеру.

– Ваше императорское высочество, я должен сообщить вамнекоторые п-подробности о действиях князя Пожарского в связи с делом БоевойГруппы. Я составил рапорт на имя министра внутренних дел, в которомдетальнейшим образом изложил всё, что…

– Читал, – перебил его СимеонАлександрович. – Министр счел необходимым переслать твою реляцию мне какмосковскому генерал-губернатору. Сделал приписку: „Полнейший бред и к тому жеопасный“. Но я хорошо знал покойного Пожарского, и потому поверил каждомутвоему слову. Конечно, всё так и было. Ты проницателен и ловок. Пожарский натвой счет не ошибся, он превосходно разбирался в людях. Только вот рапорт писатьне следовало. Это еще имело бы смысл, если бы соперник был жив. Но что за охотатрепать дохлого льва?

– Ваше в-высочество, моя записка была написана не длятого. Я хотел обратить внимание высшего начальства на методы работы т-тайнойгосударственной полиции…, – в смятении запротестовал Эраст Петрович, новеликий князь снисходительным жестом остановил его.

– Я, кстати, совершенно не сержусь на Глеба за егошалости. По-своему они даже остроумны. Я вообще очень многое позволяю тем, ктомне искренне предан, – с особенным нажимом сказал его высочество. – Иу тебя еще будет возможность в этом убедиться. Что же до твоего рапорта, то яего разорвал и предал забвению. Ничего этого не было. Престиж власти важнеевсего, в том числе и истины. Это тебе еще предстоит усвоить. Но твою дотошностья оценил по достоинству. Мне нужны такие помощники, как Пожарский и ты – умные,энергичные, предприимчивые, ни перед чем не останавливающиеся. Место подле меняосвободилось, и я хочу, чтобы его занял ты.

Статский советник, потрясенный „шалостями“, утратил дарречи. Однако его высочество истолковал молчание иным образом и понимающеулыбнулся: