В течение семнадцати дней и семнадцати ночей жизнь четыМакдиров протекала довольно спокойно: ни сам Уэйн Тарранс, ни его коллеги недавали о себе знать. Все вошло в свою обычную колею. Митч работал повосемнадцать часов в день и выходил из здания фирмы по одной-единственнойпричине – съездить домой. Обедал он за рабочим столом. На судебные слушания илипросто с. каким-нибудь поручением Эйвери посылал теперь других сотрудников.Митч почти не выходил из своего кабинета, этой кельи пятнадцать на пятнадцать футов,в которой для Тарранса он был недостижим. Он старался держаться по возможностидальше от залов, туалетных комнат, кухоньки с кофеваркой. Чувство, что за нимнаблюдают, не покидало его ни на мгновение. Он плохо представлял себе, ктоименно, но было несомненно, что какая-то группа людей проявляла исключительныйинтерес ко всем его передвижениям. Поэтому Митч предпочитал большую частьвремени проводить за своим столом, при закрытой двери, усердно работая,исступленно оформляя счета и пытаясь выбросить из головы, что в здании былпятый этаж с отвратительным жирным подонком Де Вашером, в распоряжении которогобыла коллекция снимков, способная его, Митча, уничтожить.

С каждым таким тихим, проходившим без всяких событий днемМитч вес более укреплял в себе веру в то, что сцена в обувном магазинепослужила уроком Таррансу, что его, возможно, даже уволили из ФБР. А вдругВойлс просто забыл обо всей операции, и Митчу вновь можно продолжить своеплавное восхождение на вершину богатства к заветному слову – Компаньон. Но всеэто были только мечты.

Для Эбби ее дом превратился в тюрьму, хотя она и моглапозволить себе приходить и уходить когда вздумается. Но и она сталазадерживаться в школе, больше проводить времени в прогулках по городу и поменьшей мере раз в день наведываться в небольшой магазин, торгующий бакалейнымитоварами. Она обращала внимание на каждого смотрящего на нее человека, особенноесли тот оказывался мужчиной в темном костюме. Глаза ее постоянно были скрытыза темными стеклами солнцезащитных очков, которые она не снимала, даже когдашел дождь. Поздними вечерами, после ужина в одиночестве, сидя в ожиданииприхода мужа, Эбби ходила по комнатам, разглядывая стены и борясь с искушениемзаняться ими вплотную. Телефоны можно исследовать с помощью увеличительногостекла, а провода и микрофоны не могут же быть невидимыми, говорила она себе.Не раз ей в голову приходила мысль найти книгу, где описывались бы подобныештучки, – это помогло бы в поисках. Но Митч запретил ей и это. “Жучки” в домеесть, уверил он ее, и любая попытка их обнаружить может привести кнепредсказуемым последствиям.

Поэтому в своем собственном доме она старалась двигатьсябеззвучно, чувствовала себя оскорбленной и знала, что долго так продолжаться неможет. Оба знали: делать вид, что все в полном порядке, для них являетсяжизненной необходимостью. Они старались поддерживать обычные разговоры о том,как прошел день, о его работе и ее учениках, о погоде, о том и о другом. Ноголоса их звучали не очень выразительно, порою казалось, что они заставляютсебя говорить, иногда в них слышалось явное напряжение. Когда Митч учился, онизанимались любовью каждую ночь, неистово отдавая себя друг дугу. Теперь онипрактически лишили себя этого. Их кто-то слушал.

В привычку вошли полночные прогулки по кварталу, где онижили. Поздним вечером, съев по сандвичу, Митч и Эбби обходились двумя-тремяфразами о пользе прогулок на свежем воздухе и устремлялись за дверь. Онишагали, держась за руки и делясь мыслями о фирме, о ФБР, о том, какой можетбыть выход. Они постоянно сходились в одном: выхода нет. Никакого. Все этопродолжалось семнадцать дней и семнадцать ночей.

Восемнадцатый день внес некоторое разнообразие. К девятивечера Митч почувствовал себя обессиленным и решил отправиться домой. Онработал без перерыва пятнадцать с половиной часов. По двести долларов в час.Как обычно, он прошел по коридорам второго этажа, поднялся по лестнице натретий. Он обходил кабинеты просто так, чтобы посмотреть, есть ли ещекто-нибудь в здании работающий. На третьем не было никого. Он поднялся начетвертый: света не было нигде, за исключением офиса Ройса Макнайта – тотработал допоздна. Митч бесшумно проскользнул мимо его двери к кабинету Эйвери,нажал на ручку замка. Замок был заперт. Митч прошел в библиотеку на этом же этаже,как бы в поисках какой-то книги.

Такими ночными обходами он занимался уже две недели иубедился в том, что скрытых камер в кабинетах и библиотеках, равно как и вкоридорах, нет. Значит, они только слушают, решил Митч. Видеть они не могут.

У ворот Митч пожелал Датчу Хендриксу спокойной ночи, завелмашину и направился к дому. Эбби наверняка удивится столь раннему возвращению.Он тихонько открыл ключом дверь, соединяющую гараж с кухней, и вошел, включивсвет. Эбби была в спальне. На пути туда нужно было пройти через прихожую, гдена высоком бюро Эбби оставляла полученную за день почту. Положив на крышку бюросвой чемоданчик, Митч сразу увидел его – большой конверт из плотной коричневойбумаги, на котором черным фломастером был написан адрес и имя его жены.Обратного адреса не было. Поперек конверта шла надпись крупными буквами:ФОТОГРАФИИ – НЕ СГИБАТЬ. Сердце у него обмерло, дыхание перехватило. Онпротянул руку – конверт был распечатан.

На лбу выступили крупные капли пота, рот пересох, горлосвело – не глотнуть. В груди сердце отозвалось вдруг ударами отбойного молотка,каждый вдох и выдох вызывали боль, давались с трудом. Он почувствовал тошноту.С конвертом в руке он осторожно попятился от бюро. Она в постели, подумал он.Оскорбленная, больная, опустошенная и злая до безумия. Он вытер пот на лбу ипостарался собраться. Встреть это как мужчина, сказал он самому себе.

Эбби лежала и читала книгу, телевизор был включен. Херситявкал где-то во дворе. Митч приоткрыл дверь спальни, и Эбби подбросило впостели от ужаса. С губ ее готов был сорваться вопль, но тут она его узнала.

– Как ты напугал меня, Митч!

Глаза ее блестели, сначала от страха, теперь отудовольствия. Но слез в них не было. Они выглядели нормально: ни боли, нигнева. Митч не мог произнести ни слова.

– Почему ты дома? – потребовала она объяснений, садясь впостели и радостно улыбаясь. Улыбаясь?

– Я здесь живу, – сообщил он слабым голосом.

– Почему ты не позвонил?

– Неужели, прежде чем идти домой, мне нужно тебе звонить?

Дыхание его почти пришло в норму. Но она – она простовеликолепна!

– Да, это было бы неплохо. Подойди и поцелуй меня.

Он склонился над женой, поцеловал. Подал ей конверт.

– Что это? – спросил он небрежно.