Лишь спустя много месяцев, полных вздохов и смутных желаний,Хулиан Каракс и Пенелопа смогли, наконец, впервые остаться наедине. Жили они отслучайности к случайности: встречались в коридорах, переглядывались спротивоположных концов стола, молча, будто случайно, касались друг друга.Первыми словами они смогли обменяться в библиотеке дома на проспекте Тибидабо вненастную ночь, когда «Вилла Пенелопы» тонула в свете свечей. Всего лишьнесколько украденных у тьмы секунд, за которые Хулиан прочитал в глазах девушкиуверенность, что оба они чувствуют одно и то же, что их сжигает один и тот жетайный огонь. Казалось, никто этого не замечает. Никто, кроме Хасинты, котораяс растущим беспокойством видела, как втайне от Алдайя из нитей, связавшихвзгляды Пенелопы и Хулиана, выткалась некая ткань. Она боялась за них.

Уже тогда Хулиан начал проводить бессонные ночи, с полуночидо рассвета сочиняя рассказы, в которых изливал свою душу Пенелопе. Потом подкаким-нибудь предлогом он приходил на проспект Тибидабо, улучив момент, тайнопробирался в комнату Хасинты и передавал их частями для Пенелопы. ИногдаХасинта вручала ему записку от девушки, и он читал и перечитывал ее целымиднями. Эта игра длилась месяцы. Пока время воровало у них счастье, Хулиан делалвсе возможное, чтобы быть рядом с Пенелопой. Хасинта ему помогала, она хотелавидеть Пенелопу счастливой, хотела, чтобы этот свет не угас. Хулиан однакочувствовал, что ему все труднее делать вид, будто встречи их невинны ислучайны, как вначале, и пора идти на жертвы. Он начал лгать дону Рикардо освоих планах на будущее, демонстрировать деланный энтузиазм по поводубанковской карьеры, симулировать отсутствующие на деле привязанность и симпатиюк Хорхе Алдайя, чтобы оправдать свое неизменное присутствие в доме на проспектеТибидабо. Говорил только то, чего другие ожидали от него услышать, ловил ихвзгляды и пожелания, заперев честность и искренность в той же темнице, где ужетомилась неосмотрительность. И чувствовал, что продает свою душу по частям,боялся, что если когда-нибудь и заслужит Пенелопу, то ничего уже не останетсяот того Хулиана, которого она когда-то увидела впервые. Иногда он просыпался назаре, горя от ярости, с желанием заявить миру о своих истинных чувствах, встатьлицом к лицу дона Рикардо Алдайя и сказать, что ему плевать на состояниепатрона, на его планы и его компанию, и что нужна ему только Пенелопа, которуюон хотел бы увезти как можно дальше от этого пустого и мертвенного мира, гдетот ее запер. Но наступал день, и от его решимости не оставалось и следа.

Время от времени Хулиан откровенничал с Хасинтой, котораяуже привязалась к юноше больше, чем бы ей хотелось. Часто Хасинта ненадолгооставляла Пенелопу якобы для того, чтобы привести Хорхе из школы СвятогоГабриеля, а на самом деле — чтобы зайти к Хулиану, передать ему послания отПенелопы. Так она познакомилась с Фернандо, который и через много лет осталсяее единственным другом, даже теперь, когда она ждет смерти в аду приюта СвятойЛусии, как ей и предрек ангел Захария. Иногда няня шла на уловки и брала ссобой Пенелопу, устраивая парочке короткую встречу и наблюдая, как растет междуними любовь, которой она сама никогда не знала, в которой ей было вовсеотказано. Тогда же Хасинта заметила неприятного молчаливого юношу, которогозвали Франсиско Хавьер, сына школьного привратника. Она видела, как он следилза ними, издалека пожирая Пенелопу глазами. Хасинта хранила фотографию, накоторой официальный портретист Алдайя, Рекасенс, запечатлел Хулиана и Пенелопуу дверей шляпной лавки на Сан-Антонио. Композиция была совершенно невинная, исделано фото средь бела дня, в присутствии дона Рикардо и Софи Каракс. Хасинтавсегда носила его с собой.

Однажды, ожидая Хорхе у выхода из школы, она забыла уфонтана свою сумку. Вернувшись за нею, заметила, что юный Фумеро бродитпоблизости, нервно на нее поглядывая. Тем же вечером она хватилась портрета и,не найдя его в сумке, не сомневалась, что его украл тот парень. В другой раз,через несколько недель, Франсиско Хавьер Фумеро подошел к няне и спросил, можетли она передать кое-что от него Пенелопе. Когда Хасинта поинтересовалась, о чемидет речь, юноша вынул резную фигурку из сосны, завернутую в платок. Хасинтаузнала в ней Пенелопу, и ее пробрала дрожь. Парень ушел прежде, чем она успелахоть что-то ему сказать. По роге домой на проспект Тибидабо Хасинта выкинулафигурку из окна машины, словно зловонную тушку погибшей птицы. Не раз Хасинтапросыпалась на рассвете вся в поту, преследуемая кошмарами, в которых тот юношас мутным взглядом нависал над Пенелопой с холодной безразличной жестокостьюнасекомого.

Вечерами, если Хорхе задерживался в школе, няня беседовала сХулианом. Он тоже полюбил эту жесткую на вид женщину и доверял ей больше, чемсебе самому. Когда в его жизни появлялись какие-нибудь трудности, она и МикельМолинер были первыми, а иногда и последними, кто об этом узнавал. ОднаждыХулиан рассказал Хасинте, что видел, как его мать и дон Рикардо Алдайябеседовали во дворе у фонтанов. Дон Рикардо, казалось, наслаждался обществомСофи, и Хулиан почувствовал некоторое раздражение, поскольку знал о репутациимагната и его диком аппетите по отношению к прелестям слабого пола, без различиякасты и социального положения, знал он и о том, что только его жена — этасвятая женщина — не удостаивалась его внимания.

— Я рассказывал твоей маме, как тебе нравится новаяшкола, — сказал ему тогда дон Рикардо. Прощаясь, дон Рикардо подмигнул ими со смешком удалился. Мать Хулиана всю обратную дорогу молчала, явно задетаяразговором с доном Рикардо Алдайя.

Софи с опаской смотрела на растущее сближение Хулиана ссемейством Алдайя, горестно замечая, что он забыл и о своих друзьях-соседях, ио семье. Но если мать подавленно молчала, шляпник выказывал свою обиду идосаду. Надежда на то, что клиентура шляпного магазина резко возрастет за счетсливок барселонского общества, быстро испарилась. Отец почти не видел сына ивынужден был взять в помощники и одновременно ученики Кимета, местногопарнишку, бывшего друга Хулиана. Антони Фортунь был человеком, способнымвоодушевляться только в разговоре о шляпах. Он скрывал чувства в темнице своейдуши месяцами, до тех пор, пока они его вконец не отравляли. С каждым днем егонастроение ухудшалось, он становился все раздражительнее. Его раздражало все насвете, начиная с усердия бедного Кимета и заканчивая стараниями жены сгладитьнеловкость, заставить его забыть обиду на сына.

— Твой сын считает себя важной персоной, потому что этибогачи держат его за цирковую обезьянку, — мрачно говорил он.

В один прекрасный день, через три года после первого визитадона Рикардо Алдайя в шляпную лавку «Фортунь и сыновья», шляпник оставилмагазин на Кимета, сказав, что вернется в полдень. Он явился ни много ни мало вофис консорциума Алдайя на проспекте Грасия и попросил о встрече с дономРикардо.

— Как я буду иметь честь вас представить? —высокомерно спросил секретарь.

— Как его личного шляпника.

Дон Рикардо принял его, слегка удивленный, но в хорошемрасположении духа, предполагая, что Фортунь принес счет. Эти мелкие торговцыникак не могу уразуметь, что такое деловой этикет.