«Едем назад?»

«Еще одна сигарета, и я решу».

Мужик заботливо дал мне прикурить.

Детский плач ветра разрывал мое сердце. Стоя около КПП, я представляла, как она посмотрит на меня страшным взглядом «без слез». Я умру на месте, если снова вспомню, как умирала ежедневно, ежесекундно от того, что те, кого ты так любил, выкинули тебя из жизни, будто использованный презерватив с балкона. Я задумчиво мяла в руках коробку с эклерами. Верка обожала эклеры. Она могла за них жизнь отдать, и каждый раз, получив стипендию, я покупала для нее большую коробку в «Севере». Когда мы учились в институте, я жила в отдельной квартире, а она ютилась в совершенно жутком общежитии, из которого я стремилась ее вытащить. Но она не хотела уезжать. Ей было хорошо там, в замызганной комнатенке, которую она делила с какой-то шлюхой с соседнего факультета. Один раз я по традиции пришла к ней вечером и принесла эклеры и банку чая. При входе я обнаружила подругу сидящей под дверью комнаты с синяком под глазом. Ее соседка привела какого-то очередного кабальеро, а когда Верка отказалась уходить из комнаты, эта сволочь выкинула ее в коридор. Я ринулась было в комнату, но Верка с затравленным взглядом умоляла меня не рисковать. Этот взгляд всегда убивал меня. Сухой, воспаленный взгляд покрасневших глаз, которые хотят заплакать, но не могут. Иногда я думала, что она рассказала мне далеко не все о том, как издевались над ней в детстве родители и одноклассники. Я позвонила своим друзьям из института Лесгафта, и они мигом выставили уродов из окна. Это был всего лишь первый этаж, но думаю, это надолго отучило его и ту шлюшку от хамства. Нельзя расслабляться, Верка получила то, что заслужила. Я не могу позволить этому взгляду-без-слез снова воскресить мой внутренний гриб. Второй раз я с ним уже не справлюсь.

Водитель глянул на меня искоса и сказал:

«Я расскажу тебе одну историю. А потом поедем».

Его черные глаза хитро посматривали на меня в водительское зеркальце.

«Вы, бабы, – странные существа. Правды между вами никогда нет, но есть что-то такое, что нам, мужикам, никогда не понять. Моя жена, когда заболела, много по больницам належалась. И вот в одной из них она услышала такую историю. Две женщины, лежачие больные, совершенно обреченные так и пролежать до конца жизни на спине, попали в одну палату. Все у них было одинаковое – грязные казенные полотенца, ржавые утки, ободранные спинки кроватей. Короче, все как обычно бывает на закате жизни бедных и одиноких людей. Разница между ними была только в том, что кровать одной из женщин стояла у стенки, а другой – у окна. Та, чья кровать стояла у окна, назовем ее Светланой, рассказывала своей соседке каждый день, что происходит там, за окном. О том, как желтеют листья и как порывы ветра постепенно растаскивают их по больничном двору. Или о том, как первые снежинки покрывают мрачное здание лечебницы, медленно превращая ее в волшебный дворец. Летом она подробно описывала ей закаты и восходы. А по ночам перечисляла созвездия, которые сверкали и переливались в черной вышине. Они делились друг с другом всем, были лучшими друзьями. Проблемы начались в тот момент, когда соседку Светланы стала пожирать зависть из-за того, что она не может видеть красоты той жизни, что доступна ее подруге. И вот однажды ночью Светлане стало плохо, случился сердечный приступ. Ее можно было спасти, лекарства сняли бы спазм, и сердце снова заработало. Для этого надо было всего лишь позвать медсестру. Конечно, ни о каких «тревожных кнопках» в наших убогих больницах и речи быть не могло. Для экстренных случаев между кроватями женщин стояла палка – надо было взять ее в руки и постучать по двери. Вцепившись в палку, женщина с ужасом смотрела, как ее подруга покидает этот мир. Но в дверь она так и не постучала. Утром тело вынесли и соседку Светланы наконец передвинули к окну. Но из него не было видно ни зеленого сквера, ни реки, ни неба, ни облаков, ни звезд. Окно палаты упиралось прямо в серую кирпичную стену высокого здания».

Я сидела, до боли стиснув костяшки пальцев. Потом рывком встала и вышла из машины. Улыбаясь, он протянул мне через приоткрытое водительское окно коробку с пирожными, которые остались лежать на сиденье. Глубоко втянув в легкие северный колючий воздух, я вошла в ворота чистилища. Меньше всего это ветхое кирпичное здание было пригодно для жизни человека. Сгорбленные существа, похожие на гномов, сновали мимо меня с затравленными глазами. Зато охранницы были все как одна толсты и румяны, будто матрешки.

За год Верка превратилась в гуманоида – иссушенное существо с заостренными чертами лица и огромными, в пол-лица глазами. Она старалась не смотреть на меня, лишь молча разминала пальцами эклер и по крошке отправляла в рот. Ее и без того тонкие губы теперь совсем исчезли, стерлись с лица вместе с остальными эмоциями. Как рисунок, выгорающий в летние дни с ситцевых занавесок, она медленно покидала эту жизнь. Мне захотелось взять ее за руку, пока она совсем не исчезла.

«Ты была на похоронах?» – неожиданно подняла она на меня свои бесцветные глаза.

«Нет, но видела по телевизору. Все было очень красиво – цветы, прекрасные речи. Я оплатила его последний билет в мир иной».

«Зря. Я бы хотела его оживить ненадолго. Минут на десять. Чтобы перерезать ему горло за все, что он сделал с нами. Но перерезать не сразу, а постепенно, чтобы умирал долго и мучительно».

«Если это как-то поможет тебе, то он выбрал очень страшную смерть. Его проткнуло палкой, и он висел на ней довольно долго, обмотанный собственными кишками».

«Тогда ладно».

А потом она подняла на меня глаза и… заплакала. Она плакала и говорила, глотала слезы, говорила и плакала одновременно, при этом безумно спешила, проглатывая целые слова, захлебываясь болью. Но я хорошо понимала ее, каждое слово долгим эхом отдавалось в моем сердце. Слезы, накопленные годами, без остановки текли по ее впалым щекам. Она рассказала мне, как все произошло в тот злополучный год.

«Когда ты приняла Корецкого на работу, я сразу поняла, что юрист из него никудышный. И он тоже понял, что я поняла. Он допускал такие ошибки, что, по большому счету, его надо было сразу гнать взашей, пока мы не погорели с таким специалистом. Я пыталась пару раз тебе сказать об этом, но ты меня отшила. Я видела, как ты занята, и решила взять на время его под контроль. По сути, я все время переделывала за ним документы. Ни одной формы он не мог заполнить правильно, ни одного бланка. Он допускал такие ошибки, что у меня волосы на голове вставали дыбом. В благодарность за то, что я до ночи сижу над его работой, он дарил мне конфеты, какие-то маленькие презенты, иногда цветы. А однажды сказал, что у него пропадают билеты в Мариинку. Ты в те дни была в Москве в командировке. Что-то подсказывало мне, что надо остановиться, отказать ему. Но ты же знаешь: «нет» – это не мое слово. И чем дальше он расставлял свои сети, тем сложнее мне было собраться с духом и сказать тебе обо всем. Хотя что надо было сказать – твой муж ко мне кадрится? Ты бы просто покрутила пальцем у виска и решила, что я тебе завидую. Разве нет?»

«Тебе же было приятно его внимание?»