Потрясение Мэтта прошло так же быстро, как и проявилось, емуудалось даже допить шампанское и кивнуть в ответ на очередное высказываниеСтентона, но он продолжал изучать молодую красавицу, только на этот раз сбесстрастным интересом эксперта, осматривающего предмет искусства, о дефектах инедостатках которого знал заранее.

Но теперь Мэтт имел мужество признаться себе, что сердце егопо отношению к ней не могло ожесточиться до конца. Стоило лишь посмотреть, какона разговаривает со старичками, остановившими ее на полдороге. Мередит всегдаумела ладить с людьми старше себя, подумал Мэтт, вспоминая ту ночь в клубе,когда она взяла его под свое крыло, и смягчился еще больше. Он искал в Мередитпризнаки сухой, нервной женщины-администратора, но видел лишь нежную улыбку,сияющие бирюзовые глаза и чувствовал ауру…

Мэтт поискал нужное слово, но смог найти лишь«недосягаемость». Именно так. Может, потому, что Мередит была в белом и вотличие от остальных женщин с разрезами на платьях до середины бедра иобнаженными едва ли не до пупка она открыла лишь плечи и все же ухитриласьвыглядеть куда соблазнительнее, чем они. Соблазнительная, величественная инедосягаемая.

И тут он почувствовал, как последние следы горечи куда-тоулетучились. И дело было не только в красоте:

Мэтт не забыл, какую мягкость, какую нежность излучалаМередит, нежность, которую смог уничтожить лишь настоящий, неподдельный ужас,заставивший ее решиться на аборт. Мередит была слишком молода, когдаобстоятельства вынудили ее выйти за него замуж, она практически не знала мужаи, без сомнения, боялась закончить жизнь в каком-нибудь Богом забытом городишкевроде Эдмунтона с мужем-пьяницей, каким был отец Мэтта, растить ребенка,поминутно опасаясь за его и собственное здоровье и существование. Кроме того,ее отец наверняка из кожи вон лез, чтобы убедить дочь отказаться от брака сничтожеством, и, конечно, сумел уговорить Мередит решиться на аборт и развод. Вотличие от Филипа Мередит никогда не принадлежала к снобам. Да, она хорошовоспитана и с детства имела все, что пожелает, но никогда не смогла бы пособственной воле поступить так с Мэттом и их ребенком. Во всем виноваты юность,страх и постоянное давление со стороны властного отца. Теперь Мэтт понимал это.Прошло одиннадцать лет, но стоило лишь увидеть Мередит, чтобы осознать, какойона была на самом деле. И какой осталась.

— Не правда ли, прелестна? — спросил Стентон, подталкиваялоктем Мэтта.

— Очень.

— Пойдем, я тебя представлю ей и ее жениху. Мне так илииначе нужно с ним поговорить. Кстати, ты должен познакомиться с Паркером — онконтролирует один из самых больших банков Чикаго.

Мэтт, поколебавшись, кивнул. Так или иначе, им придетсявидеться в обществе, и, пожалуй, лучше пережить неловкость первой встречисейчас, среди шума и суматохи. По крайней мере на этот раз он не будетчувствовать себя парией, отверженным перед этими надменными людьми.

Выискивая глазами Паркера, Мередит спустилась с последнейступеньки и остановилась при звуках громкого жизнерадостного голоса СтентонаЭйвери.

— Мередит, — объявил он, кладя ладонь ей на руку, — позвольпредставить тебе моего друга.

Мередит, механически вежливо улыбаясь, уже протянула былоруку, но в этот момент случайно перевела взгляд с улыбающейся физиономииСтентона на загорелое лицо очень высокого мужчины, стоявшего рядом с ним. ЛиурМэтью Фаррела. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, и Мередит каксквозь сон услышала:

— Это мой друг Мэтью Фаррел…

Перед ней стоял человек, бросивший Мередит одну в госпиталев самый тяжелый момент жизни, когда она потеряла ребенка, тот, ктопобеспокоился лишь прислать телеграмму с объявлением о разводе… И вот теперь онулыбался ей той же незабываемой, чарующе-интимной, ненавистной улыбкой, ичто-то внутри Мередит распрямилось, словно вырвавшаяся на волю пружина. Резкоотдернув пальцы, Мередит с ледяным пренебрежением оглядела Мэтта и повернуласьк Стентону:

— Вам следовало бы быть более разборчивым в выборе друзей,мистер Эйвери, — высокомерно бросила она. — Прошу меня извинить.

И, гордо повернувшись спиной, отошла, оставив позадисгорающую от любопытства Салли Мэнсфилд, потрясенного Стентона Эйвери и взбешенногоМэтью Фаррела.

Было уже три часа ночи, когда последние гости Мередит иПаркера разошлись, оставив жениха и невесту в квартире Мередит наедине сФилипом.

— Тебе давно уже следует лежать в постели, — упрекнулаМередит отца, опускаясь на обтянутую шелком софу в стиле королевы Анны.

Даже сейчас, спустя несколько часов, ее всю трясло привоспоминании о встрече с Мэтью Фаррелом, только теперь ее преследовали гнев насвое поведение и воспоминание о ярости, плескавшейся в его глазах, когда онаоставила Мэтта стоять с протянутой рукой и выставила его дураком перед всеми.

— Ты прекрасно знаешь, почему я еще здесь, — пробормоталФилип, наливая себе стакан шерри. Он только час назад узнал от Паркера о том,что произошло на балу, и, очевидно, намеревался расспросить о деталях.

— Не пей это. Доктор запрещает…

— Пропади пропадом все доктора! Я желаю знать, что сказалтебе Фаррел. Паркер утверждает, что ты поставила его на место.

— У него не было возможности сказать мне что-то, — ответилаМередит и подробно объяснила, как все вышло.

Закончив рассказ, она в раздраженном молчании наблюдала, какФилип глотает запрещенное шерри — пожилой, представительный мужчина ссеребряными волосами и в дорогом смокинге. Почти всю жизнь он всячески пыталсяуправлять ею, словно марионеткой, пока Мередит наконец не нашла в себедостаточно мужества, чтобы противостоять силе его железной воли ивулканическому темпераменту. И несмотря на все это, она любила отца итревожилась за него. Кроме него, у Мередит никого не было, а теперь лицо Филипаосунулось от усталости и болезни. Как только вопрос о его отпуске будет решен,Филип уезжает в кругосветный круиз, и доктор взял с него обещание, что большеон не будет беспокоиться ни за магазин, ни за политическую ситуацию, ни покакому поводу вообще. Только отдыхать и развлекаться.

Отведя взгляд от отца, Мередит покачала головой:

— Паркер, по-моему, ты зря рассказал ему о том, чтослучилось сегодня. В этом не было необходимости.

Паркер, вздохнув, откинулся в кресле и признался Мередит втом, чего она, возможно, не знала:

— Мередит, Салли Мэнсфилд видела и, возможно, слышала все,что произошло. Повезет, если завтра мы обо всем не прочитаем в ее статье.

— Надеюсь, она это опубликует, — вставил Филип.

— А я нет, — возразил Паркер, с обычным невозмутимымспокойствием игнорируя взбудораженного Филипа. — Не хочу, чтобы люди задаваливопросы, почему Мередит так осадила его.