Он заработал вымученную улыбку. Ларри посмотрел на царапиныу нее на щеке и около виска — следы осколков плитки.

— Нам надо найти аптеку и смочить твои раны пероксидом, —сказал он. — Ты можешь идти?

— Да. — Она посмотрела на него с немой благодарностью, и онпочувствовал себя неловко. — И я раздобуду себе новые туфли. Что-нибудь вродеспортивных тапочек. Я сделаю все, что ты мне скажешь, Ларри.

— Я накричал на тебя, потому что был не в себе, — сказал онспокойно. Он откинул назад ее волосы и поцеловал одну из царапин над правымглазом. — Я вовсе уж не такой плохой парень, — добавил он тихо.

— Просто не оставляй меня.

Он помог ей подняться на ноги и обнял за талию. Потом онипошли к заставе, оставив позади себя Нью-Йорк.

В центре Оганквита был небольшой парк с пушкой времен Гражданскойвойны и памятником погибшим. После того как умер Гус Динсмор, Фрэнни Голдсмитпошла в этот парк и, сидя на берегу пруда с утками, лениво стала бросать в негокамни, наблюдая за расходившимися по воде кругами.

Позавчера она проводила Гуса в дом Хэнсона, стоявший напобережье, опасаясь того, что ему придется «уйти из жизни» (именно такимгнусным эвфемизмом обозначали смерть ее предки) в раскаленной крошечной будкена пляжной автомобильной стоянке.

Она думала, что Гус умрет тем же вечером. У него был оченьсильный жар, и он бредил. Дважды он падал с кровати и даже принималсярасхаживать по спальне старого мистера Хэнсона, сшибая вещи, падая на колени иснова вставая. Он кричал, обращаясь к людям, которых не было в комнате, отвечалим и наблюдал за ними с чувствами, воплощавшими собой всю гамму от радостноголикования до ужаса, до тех пор, пока Фрэнни не ощутила, что его невидимыесобеседники реальны, а она сама превратилась в призрак. Она умоляла Гуса сновалечь в постель, но для Гуса она не существовала. Ей приходилось уступать емудорогу, потому что если бы она этого не сделала, то он бы просто сшиб ее на поли прошелся бы по ней.

Наконец он рухнул на кровать и перешел от энергичного бредак бессознательному состоянию, которое показалось Фрэн предсмертной комой. Но наследующее утро она увидела, что он сидит в постели и читает вестерн в бумажнойобложке, найденный им на одной из полок. Он поблагодарил ее за то, что она онем позаботилась, и выразил надежду, что прошлой ночью ему не довелось сказатьили сделать что-нибудь неподобающее. Когда она стала утверждать, что ничегоподобного не было, Гус с сомнением оглядел окружающий хаос. Она приготовиланемного супа, и он съел его с аппетитом.

Фрэнни накрыла тело Гуса чистой простыней и оставила его накровати старого Джека Хэнсона, перед окном с видом на океан. Потом она пришла впарк и стала швырять камешки в пруд, ни о чем не думая. Но подсознательно онапоняла, что это уже не была та странная апатия, которая охватила ее послесмерти отца. С тех пор она постепенно все больше приходила в себя. Она взяларозовый куст в цветочном магазине Натана и аккуратно посадила его на могилеПитера. Она понадеялась, что куст хорошо приживется. Ее теперешнее бездумноесостояние было чем-то вроде отдыха после смерти Гуса. Оно ничем не напоминалото преддверие безумия, в котором она находилась раньше.

Но вскоре ей надо будет подумать о том, что делать дальше,и, по-видимому, в этих мыслях будет присутствовать Гарольд Лаудер. Но не толькопотому, что она и Гарольд были единственными оставшимися в живых людьми в этомрайоне, но и потому, что она просто не могла себе представить, что случится сГарольдом, если некому будет за ним присмотреть. Он ей по-прежнему неслишком-то нравился, но, во всяком случае, он попытался быть тактичным, иоказалось, что у него есть хоть какие-то представления о приличиях.

Гарольд оставил ее в покое с момента их встречи,состоявшейся четыре дня назад, возможно, проявив уважение к ее желанию остатьсяодин на один со своим горем. Но время от времени она замечала «Кадиллак» РояБрэннигана, бесцельно круживший по городским улицам. И дважды, присоответствующем направлении ветра, до окна ее спальни донеслось постукиваниепишущей машинки. Сам факт того, что она могла услышать этот звук, несмотря нато, что дом Лаудеров находился почти в миле от нее, подчеркивал реальностьслучившегося. Она немного удивилась, что, хотя Гарольд и позаимствовал чужой«Кадиллак», он не заменил свою механическую пишущую машинку на одну из этихгудящих электрических торпед.

«Но теперь, когда электричество в городе погасло, — подумалаона, вставая и оправляя шорты, — ему уже не удастся это сделать».

Где-то должны быть другие люди, что бы Гарольд не говорил.Если иерархия власти распалась, им просто надо найти других людей и вновьсформировать ее. Она не задумывалась над тем, почему «власть» представлялась ейтакой необходимой вещью, но еще меньше беспокоил ее вопрос о том, почему онадолжна заботиться о Гарольде. Просто так было надо.

Она вышла из парка и медленно отправилась вниз по Главнойулице в направлении дома Лаудеров. Становилось уже довольно жарко, но морскойветерок освежал воздух. Ей неожиданно захотелось пойти на пляж, найти буруюводоросль и съесть кусочек.

— Боже, как ты отвратительна, — сказала она вслух. Но,разумеется, она не была отвратительна; просто она была беременна. Вот в чембыло дело. А на следующей неделе ей захочется луковых бермудских сэндвичей. Схреном.

Она остановилась на углу, в квартале от дома Лаудеров,удивляясь тому, как долго не приходила ей в голову мысль о собственном«интересном положении». Может быть, она уже просто привыкла к этому? В концеконцов прошло уже почти три месяца.

В первый раз она подумала с некоторой тревогой о том, ктобудет помогать ей при родах.

С задней лужайки дома Лаудеров раздавался стрекот ручнойкосилки. Когда Фрэн обошла дом, только абсолютное удивление помешало ей громкорасхохотаться.

Гарольд в одних плавках стриг лужайку. Его белая кожалоснилась от пота, а длинные волосы развевались (к чести Гарольда следуетотметить, что они были вымыты в не слишком отдаленном прошлом). Жировые складкина талии бешено тряслись. По лодыжку его ноги позеленели от травы. Спина егопокраснела — то ли от усилий, то ли от солнца.

Она слышала его тяжелое дыхание. Лезвия стрекотали. Травалетела зеленым водопадом Гарольду под ноги. Он подстриг уже почти половинулужайки. Остался только все уменьшающийся квадрат с летним домиком в центре, вкотором когда-то Фрэнни и Эми устраивали свои летние «чаепития». Он повернул уподножия холма и застрекотал в обратном направлении, на мгновение скрывшись залетним домиком, а потом вновь вынырнув, склонившись над своим механизмом, какгонщик Формулы-1. Потом он заметил ее, как раз в тот самый момент, когда Фрэнниробко произнесла: «Гарольд?» Она заметила, что он был в слезах.