Я шагнул вперёд. И увидел рептилоида. Счётчик сидел, высунувдлинный язык, и внимательно слушал. Потом треугольная морда повернулась ко мне.

— Я от всей души желаю вам успеха! И не сомневаюсь, чтоальтернатива возможна… но пока — не вижу её! Уж простите — не вижу!

Нет!

Счётчик ведь молчит!

Пасть рептилоида раскрылась в улыбке.

Я бросился вперёд.

Плетёный стол, прозрачный кувшин с тёмно-красным вином. Дваплетёных кресла. В одном, подавшись вперёд, смешно сжимая пустой бокал,незнакомый седой мужчина. В другом, развалившись, отхлёбывая вино передочередной тирадой, чуть-чуть знакомый человек…

Немая сцена.

Мой бывший дед не удержал бокал. Вскочил, не обращаявнимания на залитую вином рубашку. Улыбнулся — смущённо, как если бы я засталего в кабинете с раскуренной трубкой и рюмкой коньяка…

— Дед… — сказал я деревянным голосом. — Тебе вредно пить вино.

— Теперь уже нет.

Ему было лет сорок, не больше. Он теперь мне даже в отцы негодился, не то что в деды. Таким я его видел лишь на старых фотографиях,которые дед так не любил доставать…

— Петя…

Обнять его было нестерпимо трудно, словно чужого человека.Знакомые черты исказились — пусть даже молодостью. Наверное, будь дед таким вмоём детстве — я вырос бы совсем другим. Не вовремя. Всё и всегда происходит невовремя.

Дед шагнул навстречу.

— Пит… я ведь тот же самый… — тихо сказал он. — Пит, ну представь,что старый хрыч сделал себе пластическую операцию…

Господи… Я ведь веду себя, как Маша! Что я ей говорил — оформе и содержании, о том, что душа важнее тела? Значит, это всё была чушь? И яготов принять деда стариком или в облике чужого, но только не таким — живым,здоровым, энергичным. Что во мне — ревность к его обретённой молодости… ну, немолодости, конечно, зрелости… тревога за собственную самостоятельность — такойХрумов с новой энергией примется за моё воспитание… тоска по старому, прикованномук дому, беспомощному, если уж честно, деду? Что во мне? Какие чёртики сейчаспляшут в моём подсознании?

— Деда, ну ты даёшь… — сказал я. — А чего уж так, наполпути… двадцать пять лет — ещё лучше возраст…

Дед ухмыльнулся.

— Понимаешь, Пит, — прежним ехидным тоном сказал он, — когдаимеешь больший выбор, то в любом возрасте находишь достоинства. Вот поживёшь смоё — оценишь.

Собеседник деда подошёл, остановился между нами.Вопросительно посмотрел на меня:

— Пётр Хрумов?

— Да.

Он покачал головой, будто не мог поверить словам.

— Как ты понимаешь, Крей, с тебя ящик вина, — заметил дед.

Седовласый кивнул, с жадным любопытством изучая моё лицо.

— Вы ведь даже не биологические родственники… Простите. ЯКрей Заклад, сотрудник Торговой Лиги.

Мы пожали друг другу руки.

— Я вас покину на некоторое время. Это будет правильно, —решил Крей.

— Крей Завсклад, — насмешливо сказал дед, когда сотрудникЛиги удалился. — Оптимисты наивные. Живут сотнями лет, а ума не нажили. Он неверил, что ты сможешь меня найти. Даже спорил. Представляешь?

Я кивнул. Мы так и стояли, нелепо отводя глаза и не решаясьзаговорить первыми.

— Давай я тебе вина налью… — Дед вдруг засуетился. — Они тутзнают толк в радостях жизни… такие милые, в сущности, люди…

Он повернулся к столу, как-то дёргано, неловко, каждоедвижение было слишком размашистым, сильным, дед не мог соразмерить своё новоетело с наложенным старостью стереотипом…

— Дед! — закричал я, бросаясь к нему. — Дед!

И обнял он меня слишком сильно, забывая, сколько силы теперьв его теле, щедро отпущенной Вратами силы и молодости…

— Дед, как я рад, что ты стал таким… — прошептал я. — Чёрт,я за это готов полюбить Тень… Если вернёшься в университет лекции читать, на тебевсе студентки повиснут…

— Тихо! Не скажи при Маше — а то будут мне и лекции, истудентки…

Мы переглянулись.

Да чему я, в конце концов, удивляюсь?

— Замётано, — согласился я.

— Простите, что прерываю ваш глубоко личный диалог…

Я обернулся, ещё не отпуская деда. Рептилоид сидел у нашихног с обиженным видом любимой собаки, на которую вдруг перестали обращатьвнимание.

— Привет, Карел, — сказал я.

— Рад встрече. Скажи, Пётр, твоё отношение ко мне неухудшилось после того, как я перестал служить временным хранилищем для АндреяВалентиновича?

Присев на корточки, я коснулся мягкой серой чешуи.Протягивать руку было нельзя — это слишком походило бы на «дай лапку, пёсик!».

— Я очень тебе рад, счётчик, — сказал я. — И не обижайся на«счётчика». Это комплимент. Ты ухитрился сосчитать самую важную для меня задачу— и сохранить результат. Помнишь, ты спрашивал, как люди примут вашу расу? Я незнаю, как люди… я — твой должник. Или друг. Как тебе больше нравится.

Привстав на задних лапах, счётчик вытянулся к моему уху.Шёпот был едва уловим.

— Звезда, которую вы называете Спика. Газовый гигант — онодин в системе. Газовый гигант, опоясанный кольцом.

Меня обдало жаром. Это был не просто жест отдельногорептилоида по отношению к отдельному человеку.

— Спасибо. Ты тоже знаешь, где мой дом.

— Решил открыться и Петру, Карел? — спросил дед. — Давай. Небойся. Он умеет хранить тайны.

Пасть рептилоида щёлкнула. Он колебался так ярко и зримо,что у меня не осталось сомнений — это не игра в человеческие эмоции, этобушующая в нём борьба. Битва, длящаяся веками по его внутреннему времени…

— Мы не живые, Пётр.

Дед кивнул, глядя на моё обалдевшее лицо.

— Газовые гиганты не рождают жизнь. Мы потомки того, чтобыло машиной. Машиной из Тени.

Живые компьютеры космоса! Ага!

Счётчики!

Поразительное умение общаться с машинами, явное отсутствиепотребности в дыхании и пище! Невозможность симбиоза с Куалькуа!

Как я не понял этого раньше?

Счётчик ждал, вглядываясь в моё лицо.

— Это ничего не меняет, Карел, — сказал я. — Совсем-совсемничего.