Ба снова обняла меня.

– Но источаемый из рук яд не дает им стать полноценнымистражами королевы, так ведь?

– Ну... да. Но если не лезть к королевской крови,всегда найдутся желающие женщины.

– При Неблагом Дворе – готова поверить.

Я посмотрела на нее. Ей хватило такта смутиться.

– Прости, Мерри. Это было нехорошо с моей стороны.Прости меня. Мне лучше других следует знать, что нет особого выбора между двумяДворами.

– Ба, мне пора в отель.

Она проводила меня к двери, держа за талию.

– Будь сегодня осторожной, дитя мое, очень осторожной.

– Буду. – Мы еще постояли секунду-другую, ноничего не могли сказать. Что вообще можно сказать? – Я тебя люблю, Ба.

– А я тебя, деточка.

В красивых карих глазах стояли слезы. Она меня поцеловалатонкими губами, которые всегда касались меня нежнее и ласковее, чем прекрасноелицо моей матери или ее лилейные руки. Горячая слеза Ба коснулась моей щеки.Руки ее еще цеплялись за меня, когда я начала спускаться. Мы оторвались друг отдруга, пальцы затрепетали в последнем прикосновении.

Я много раз оглядывалась и видела коричневую фигурку наверхней площадке лестницы. Говорят, что не надо оглядываться, но если незнаешь, что у тебя впереди, что остается, как не оглядываться назад?

Отель обладал очарованием не в большей степени, чемсвежеоткрытая пачка бумажных салфеток. Функционально, даже декоративно отчасти,но все равно это был типовой отель со всей его типичностью.

Мы вошли в вестибюль, Баринтус и Гален несли мои чемоданы. Уменя была только сумка. Предпочитаю носить оружие с собой. Не то чтобы ярассчитывала выхватить его вовремя, если пистолет и ножи подведут, но простоприятно было ощущать его близость.

Я всего несколько часов была в Сент-Луисе, и уже на моюжизнь – и Галена – было совершено покушение. Не слишком хороший тренд. И он ещекруче пошел вниз, когда я увидела, кто сидит в вестибюле.

Барри Дженкинс успел в отель раньше нас. Я заказала номер наимя Мерри Джентри. Этим псевдонимом я в Сент-Луисе никогда не пользовалась. А Дженкинскак-то узнал, что это я. Черт.

Он постарается, чтобы прочие охотники за новостями тоже менянашли. И тут, что бы я ни сказала, ничего не поможет. Если бы я попросила егоне поднимать шума, ему бы это было только в радость.

Гален осторожно тронул меня за руку. Он тоже увиделДженкинса. Он меня отвел к конторке, будто боялся, как бы я чего не выкинула,потому что что-то читалось на лице Дженкинса, когда он поднялся из уютногокресла, – что-то личное. Он был бы рад меня ранить. То есть не пулей илиножом, но если бы он мог написать что-то, что меня заденет, он бы тут же это срадостью напечатал.

Женщина за конторкой засияла при виде Баринтуса какстоваттная лампа, но он был настроен исключительно по-деловому. В другомнастроении я его никогда не видела. Он никогда не флиртовал, никогда не пыталсянащупать границы вериг, наложенных на него королевой. Будто просто принял их –и все.

Женщина случайно задела меня рукой, передавая ключ. Передомной явственно мелькнуло, о чем она думает: Баринтус лежал на белых простынях,и эти переливающиеся волосы раскинуты вокруг него шелковой постелью.

У меня пальцы сжались судорогой – не от самого образа, но отсилы вожделения. Я ощутила, как ее тело свело так же, как мой кулак. Онасмотрела на Баринтуса голодными глазами, и я заговорила, не задумываясь, чтобыс помощью слов подтвердить и прервать связь с ней:

– Картинка, которую ты составила в уме, где он голый.

Она было стала отпираться, но замолчала, вытаращила глаза,облизала губы, и наконец кивнула.

– Ты не отдала ему должного.

Глаза ее стали еще больше – она таращилась на Баринтуса,стоявшего возле лифтов.

Я все еще воспринимала ее эмоции. Такое иногда бывает – какесли поймаешь случайный теле– или радио сигнал. Но у меня полоса узкая: восновном эротические образы. Случайные похотливые картинки и только от людей –никогда ни от кого из фей я такого не принимала. Не знаю почему.

– Хочешь, я его попрошу снять пальто, чтобы ты лучшерассмотрела?

Она вспыхнула, и образ, который она себе представляла,исказился от ее смущения. Разум ее представлял собой неразбериху. Яосвободилась от ее мыслей, ее эмоций.

Мне говорил один из старых богов плодородия при БлагомДворе, что умение видеть чужие похотливые представления – полезное средство,когда ищешь жрецов и жриц для своего храма. Людей с сильной похотью можноиспользовать для церемоний – их сексуальную энергию можно запрячь и усилитьнесравнимо с другими. Когда-то считалось, что похоть – синоним фертильности. Ксожалению, это не так.

Если бы похоть была синонимом размножения, то феи ужезаселили бы весь мир, если верить старым историям. Девушка за конторкой была быстрашно разочарована, узнав, что Баринтуе соблюдает целомудрие. Если бы оностановился здесь, в отеле, я бы, может быть, его предупредила. Она на меняпроизвела впечатление девушки, способной заявиться ночью к нему в номер. НоБаринтус вернется к закату в холм. Тревожиться не о чем.

Дженкинс стоял возле лифтов, прислонившись к стене иухмыляясь. Он пытался заговорить с Баринтусом и Галеном, пока я не подошла.Баринтус игнорировал его так, как может только божество: просто не замечал,будто голос Дженкинса был жужжанием ничтожной мухи. Это даже не было презрение.Как будто репортер для него просто не существовал.

Этой способности у меня не было, и я ей завидовала.

– А, Мередит, кто бы мог подумать здесь вас встретить!

Дженкинс сумел говорить одновременно и злобно, и радостно.

Я попыталась его не замечать, как Баринтус, но знала, чтоесли сейчас не подойдет лифт, то не выдержу.

– Мерри Джентри, неужто вы ничего лучше не моглипридумать? Слово "джентри" было много сотен лет эвфемизмом для фейри.

Может быть, он строил догадки, но я так не думаю. У менявозникла идея. Я повернулась к нему, приветливо улыбаясь:

– Вы в самом деле думаете, что я бы взяла такойочевидный псевдоним, не будь мне глубоко плевать, узнают меня или нет?

На его лице мелькнуло сомнение. Он выпрямился, оказавшисьпочти рядом со мной.

– То есть вам все равно, если я опубликую вашпсевдоним?

– Барри, мне все равно, что ты будешь публиковать, но ябы сказала, что ты от меня не дальше двух футов. – Я огляделавестибюль. – Я бы даже сказала, что в этом вестибюле нет никого, кто былбы от меня дальше пятидесяти футов. – Я повернулась к Галену: – Не будешьли ты так добр попросить девушку за конторкой позвонить в полицию, – яоглянулась на Дженкинса, – и сообщить, что я подвергаюсь приставаниям?