– С удовольствием, – сказал Гален и зашагал кконторке портье.

Мы с Баринтусом остались стоять с моим багажом.

Дженкинс смотрел то на меня, то на Галена:

– Полиция мне ничего не сделает.

– Заодно и проверим? – предложила я.

Гален говорил с той же девушкой, которая глазела наБаринтуса. Теперь она его себе представляет голым? Хорошо, что я в другом концевестибюля, застрахована от случайного прикосновения. Может, ловить случайнообразы чужого вожделения и полезно для подбора жрецов и жриц храма, но так какхрама у меня нет, мне это только мешает.

Дженкинс смотрел на меня в упор.

– Я так рад, что вы вернулись, Мередит. Искренне, оченьрад.

Слова были вежливо-приветливые, но интонация – чистый яд.Его ненависть ко мне была почти осязаемой.

Мы с ним вместе видели, как портье взяла телефонную трубку.Двое молодых людей, у одного табличка "Помощник управляющего", у другого– только с именем, решительно зашагали к нам.

– Я думаю, Барри, что тебя ждет уведомление о расчете.Желаю приятно провести время в ожидании полиции.

– Никакое постановление суда не удержит меня вдали отвас, Мередит. У меня руки начинают чесаться, когда я чую материал. Чем лучшематериал, тем сильнее чешутся. А когда я возле вас, Мередит, я готов прямо кожус них соскрести. Что-то крупное готовится, и оно вертится вокруг вас.

– Ну и ну, Барри, когда ты стал пророком?

– В один прекрасный день на тихой проселочнойдороге, – ответил он и наклонился так близко, что стал слышен запахлосьона, забиваемый застарелым табаком. – Мне было явлено то, что выназываете прозрением, и с тех пор у меня этот дар.

Сотрудники отеля были уже почти рядом. Дженкинс наклонилсяеще ближе, настолько, что со стороны это выглядело бы поцелуем. И прошептал:

– Кого боги хотят погубить, сперва лишают разума.

Его схватили под руки и потащили от меня прочь. Дженкинс несопротивлялся – ушел спокойно.

– Его отведут в кабинет управляющего до приходаполиции, Мерри, – сказал Гален. – Ты знаешь, они ведь его неарестуют.

– Нет, в Миссури пока еще нет закона о преследовании.

Мне пришла в голову интересная мысль: что, если бы мызаманили Дженкинса за мной в Калифорнию, где законы другие? В округеЛос-Анджелес законы о преследовании достаточно суровы. Если Дженкинс станет ужслишком большой докукой, может быть, я постараюсь, чтобы он за мной поехалкуда-нибудь, где его на какое-то время засадят за решетку. Он публичнопоцеловал меня против моей воли – так я заявлю – перед лицом беспристрастныхсвидетелей. При правильных законах он будет очень плохим мальчиком.

Раскрылись двери лифта. Отлично, но сейчас меня спасать ужене нужно. Двери закрылись за нами, оставив нас в зеркальном ящике. Все мы молчасозерцали свои отражения, но Гален сказал:

– Дженкинса ничему не научишь. После того, что ты с нимсделала, он бы должен был тебя бояться.

У моего отражения от удивления глаза полезли на лоб. Яопомнилась, но поздно.

– Это была догадка, – сказала я.

– Но верная, – подтвердил Гален.

– А что ты с ним сделала, Мерри? – спросилБаринтус. – Ты же знаешь правила.

– Я знаю правила.

И я хотела выйти из остановившегося лифта, но Гален меняпридержал за плечо.

– Мы – телохранители. Первым должен выйти один из нас.

– Извини, отвыкла, – сказала я.

– Привыкни снова, и быстро, – отозвалсяБаринтус. – Я не хочу, чтобы тебя ранили только потому, что ты неспряталась за нами. Принимать риск на себя, чтобы ты была вбезопасности, – наша работа.

Он нажал кнопку удержания дверей открытыми.

– Это я знаю, Баринтус.

– И все же ты чуть не вышла первой.

Гален очень осторожно выглянул из лифта, потом вышел в холл.

– Чисто.

И он отвесил низкий поклон. Косичка упала с его плеча икоснулась пола. Я помнила времена, когда его волосы спускались к полу зеленымводопадом. Во мне жила мысль, что именно такие должны быть волосы у мужчины.Такие длинные, что достают до пола. Такие длинные, что накрывают мое телошелковой простыней в минуты любви. Я огорчилась, когда он их отрезал, но это былоне мое дело.

– Поднимись, Гален.

Я вышла в холл с ключом в руке.

Он встал и танцующим шагом подскочил к двери, опередив меня.

– О нет, миледи. Только мне должно отпереть этот замок.

– Гален, прекрати. Я серьезно.

Баринтус просто шел за нами спокойно, как отец, наблюдающийшалости взрослых детей. И даже не так: он игнорировал нас, как раньшеДженкинса, почти также. Я оглянулась на него, но ничего не смогла прочесть набледном лице. Бывали ведь времена, когда он больше улыбался, смеялся больше. Япомнила, как его руки вынимали меня из воды, и звучал громоподобный смех, аволосы его медленным облаком развевались вокруг тела. Я вплывала в это облако,взбивала его своими ручонками. Мы смеялись вместе. В первый раз, как мнепришлось плавать в Тихом океане, я вспомнила Баринтуса. Мне хотелось показатьему этот новый необъятный океан. Насколько я знаю, он его никогда не видел.

Гален ждал перед дверью. Я подождала, пока Баринтус неподойдет к нам.

– Ты сегодня мрачен, Баринтус.

Он посмотрел на меня своими глазами, и невидимое векопорхнуло над ними. Нервничает. Он нервничает. Боится за меня? Он был доволен,когда узнал о кольце, и недоволен, когда услышал про заклинание в машине. Но неслишком недоволен. Не слишком огорчен, будто это обычное дело. В каком-то смыслетак оно и есть.

– В чем дело, Баринтус? Чего ты мне не сказал?

– Мередит, доверяй мне.

Я взяла его свободную руку, переплела с ним пальцы. Моя рукатерялась в его ладони.

– Я доверяю, Баринтус.

Он осторожно держал мою руку, будто боялся сломать.

– Мередит, малютка Мередит! – Лицо его смягчилось,когда он заговорил. – Ты всегда была смесью прямоты, жеманства и нежности.

– Я уже не так нежна, как была, Баринтус.

Он кивнул:

– К сожалению. Мир к нежным суров.

Он поднес мою руку к губам и слегка поцеловал пальцы. Когдаего губы задели кольцо, нас обоих окатила покалывающая волна.

Он снова стал мрачен, лицо его замкнулось, когда он отпустилмою руку.

– В чем дело, Баринтус? Ну? – спросила я, хватаяего за рукав.