Велиев возвратился уже поздним вечером. Обходя лужи, он добрался до входа и, смыв щёткой налипшую на сапоги грязь, прошёл в кубрик. Против обыкновения, в нём было относительно тихо. Все лежали на своих кроватях, молча выслушивая пьяные маты распоясавшегося от безнаказанности Бугрова. Нет, состояние прапорщика до невменяемости было ещё далеко, но куражась, он притворялся таковым, получая всё большее удовольствие от выкрикиваемой в адрес товарищей ругани. При появлении в кубрике Глеба, подвыпивший прапорщик сфокусировал свой взгляд на нем.

– А вот и опер пришел… – с издёвкой протянул он – Опера! Самые деловые у нас! А как же, уголовный розыск!…

Изрыгнув поток матов, Бугров снова вспомнил человеческий язык и продолжил гнусавить, пьяно затягивая слова:

– Зачем вы нужны здесь, криминальная милиция? Вы же тут ни хрена не делаете! Ну что вы можете? Я вот в районный центр выберусь, скажу Овечкину, как вы заработались здесь. Он с моего отдела, он выслушает меня… Вешайтесь тогда, опера говёные!

Снова хлынул поток матов и, опешивший от наглости всегда тихого и услужливого Александра, майор в удивлении подумал: «Почему все молчат? Ведь он же, по всей видимости, давно уже на дерьмо исходит, на меня он только сейчас переключился! Что вообще здесь происходит?»

Прапорщик милиции Бугров до сих пор был тише воды и ниже травы. Даже не будучи дежурным по кубрику, он с готовностью мёл и мыл пол, убирал со стола и выполнял любую работу, за которую другие брались с неохотой. Вечный помощник повара, он ни разу не выезжал на проводимые в селе операции, и желанием хоть на час покинуть пределы поселкового отделения никогда не горел. Именно такие, благополучно отсидевшись всю командировку на месте и не познав ничего, кроме хозяйственных работ, по прибытии домой рассказывают небылицы о своём участии в непрерывных боях и, оправдываясь выработанным рефлексом, показательно падают на землю при хлопке петарды в двадцати метрах. Ещё не решив до конца, затыкать ли ему рот сразу или сначала высказать своё отношение ко всему происходящему, Глеб двинулся к ораторствующему. Тут же на пути его встал подскочивший Клетченко и, заглядывая в глаза, полушёпотом зачастил:

– Не связывайся ты с ним, не видишь разве – пьяный он! Болтает что попало, сам не понимая!

– Правильно! – неторопливо, стараясь придать вес своим словам, заметил лежавший на кровати Кужевлёв – Что с него возьмёшь, с пьяного то?

Велиев никогда не мог понять бытующую традицию потакать пьяным. В самом деле, почему все должны молча сносить хамство какого-то быдла потому лишь, что оно соблаговолило нажраться водки или какого-либо ещё денатурата? Тем не менее, реагировать на услышанное он действительно не стал. Убедившись, что вода в чайнике ещё не остыла, он налил себе чай, открыл консервную банку и нарезал хлеб. Изрыгаемые Бугровым маты не иссякали и ужинать приходилось под их аккомпонемент. Тот с охаивания уголовного розыска плавно перешёл на личность и теперь, сидя на кровати за спиной майора, вовсю упражнялся в сквернословии. Слева от стола заскрипела кровать, и с верхнего яруса свесил ноги Гульченко.

– Заткнёшься ты наконец! – раздался его недовольный голос – Сейчас я тебе пасть закрою!

С первого же взгляда стало заметно, что состояние Василия трезвым назвать также было нельзя. Будучи благодарным в душе за этот порыв, Глеб, тем не менее, не хотел, чтобы при осложнении ситуации с Бугровым крайним делали и Гульченко. К тому же в данном случае произнесённые оскорбления относились именно к Велиеву и уступать право ответа на них он не желал. «Допью чай и всё же набью ему морду!» – решил Глеб, но закончить с ужином ему не удалось. Не страдавший избытком интеллекта Александр и в ругательствах разнообразием не отличался. Выкрикнув несколько матерных фраз, он озвучил и ту, которая с недавних пор в России почему-то стала считаться самой безобидной. Глеб не переставал удивляться видя, как подчас даже не имеющие претензий друг к другу мужики, в разговоре, для связки слов, на чём свет стоит, честят матерей своих собеседников. Создавалось впечатление, что кто-то не известный разом отымел их матушек, причём сыновья при этом выступали очевидцами, и теперь неустанно напоминают друг другу об этом событии. Как и все уважающие себя мужчины, Велиев подобные высказывания к безобидным междометиям не относил. Подскочив к продолжавшему восседать на своей кровати Бугрову, он основанием ладони ткнул его в лоб. Голова Александра резко запрокинулась и он всем телом подался назад, громко стукнувшись о стену затылком. В груди у майора похолодело. «Вот и всё, отвечай теперь за него! – с тоской подумал он – Ведь зарекался же никого не бить больше!» Однако страхи его оказались напрасными: шейный позвонок нашкодившего прапорщика уцелел, и черепная коробка тоже больших изменений не претерпела. Оправившись от испуга, тот заканючил побитой собакой:

– Ты за что меня ударил?! Нет, ты скажи, за что ты меня, сироту, ударил?

Все остальные присутствующие продолжали хранить молчание, и по враждебным их взглядам Глеб почувствовал, что предпочтения большинства не на его стороне. Ни слова не говоря, он убрал за собой со стола, и улёгся на кровать. Внизу продолжал скулить битюг Бугров. Его заунывные подвывания ещё полчаса раздавались на весь кубрик, но вскоре стихли и они. Кто-то выключил свет и помещение наконец погрузилось во мрак. Пришло время сна.

Утром командиру батальона по засекреченной связи поступило сообщение о произошедшем накануне нападении на воинскую колонну в предместьях города. Сообщалось, что сейчас в том месте проводится операция и, по имеющейся информации, командиры участвовавших в нападении бандитских отрядов намерены отсидеться в населённом пункте Гвардейское. Предписывалось усилить бдительность и принять меры к задержанию главарей, чьи фамилии и имена прилагались, а также других бандитов, участвовавших в нападении. Через час после поступившей ориентировки, дежуривший на КПП старший сержант милиции Есаулов остановил пытавшуюся проехать к селу колонну гружёных КАМАЗов с двумя сопровождавшими их легковыми машинами. Колонна шла из Ингушетии с так называемым гуманитарным грузом и направлялась в горы. Весь груз перевозился в закрытых кузовах с печатями на замках дверей и вызванные на КПП начальник и командование роты брать на себя ответственность по их вскрытию не стало. Все представленные сопровождающими лицами документы были в порядке и Пещерин, переговорив с Корнеевым, уже решил колонну пропустить, когда к подошедшему Велиеву обратился Есаулов. Александр показал на стоявший в голове колонны «Опель» и сказал:

– В ней два мужика подозрительных сидят. Ну вот с той Тойотой понятно – в ней старший едет, а это что за крендели?

Вместе со старшим сержантом Глеб приблизился к указанному автомобилю и потребовал документы у сидевших в нём мужчин. И водитель, и его пассажир оказались чеченцами, причём имя последнего совпадало с именем упоминаемого в поступившей накануне ориентировке командира отряда боевиков. Фамилия указывалась другая, но весьма созвучная той, что значилась в паспорте. На расспросы опера оба чеченца заявили, что последние двое суток провели вместе на территории Ингушетии, сейчас же вместе с колонной следуют домой в один из горных районов. Выслушав, милиционеры осмотрели автомобиль и их самих, но никакого оружия не обнаружили.

– Придётся вам здесь задержаться! – объявил чеченцам майор, кладя паспорта в карман – Будем беседовать дополнительно.

Им закрыли глаза повязками и повели в расположение роты, где Глеб и решил устроить допрос. Задержанных развели по разным блиндажам. Поручив опрос водителя Моргунову, Велиев принялся беседовать с его пассажиром. Через пятнадцать минут он оставил его на командира роты с солдатами, сам же прошёл к оставленному с Василием второму чеченцу. Выяснилось, что прошедшие двое суток опрашиваемые описывали совершенно по разному. Утверждая, что всё это время они не разлучались, чеченцы называли абсолютно разных людей, с которыми в это время встречались, а также места, в которых им приходилось быть. Вскоре в блиндаж заглянул начальник