внимание на тот факт, что, хотя существует литературный жанр исповедь, не существует жанра «признание». Тексты признаний, полученных полицией в ходе допросов, никогда не представляют собой ничего стоящего. Он профессор, и его многолетние привычки трудно искоренить, поэтому мы позволим ему отметить, что вопросы, ответы на которые «да» или «нет», не прибавляют ясности никому из нас. Были ли у Сталина признаки того, что Германия собирается напасть? Да. Были ли евреи на ключевых постах в сталинском аппарате террора? Да и да. Проблема в том, что это «да» на самом деле не обогащает наше понимание и не поможет нам предотвратить какие-либо трагедии в будущем.

Как он упомянул в своей презентации, на которой мы были так любезны присутствовать, за что он очень нам благодарен, великий человеческий вопрос — «почему?»; и на это «почему?» коротких двух- или трехбуквенных ответов нет и не может быть.

В любом случае, ему очень грустно думать, что двое таких замечательных молодых людей как мы, его родственники, видят в нем закоренелого преступника. Он не жалуется, он понимает, что в свете нашей неполной информации, возможно, мы не можем прийти к другому выводу, но он еще не потерял надежды попытаться исправить наше впечатление.

Говорит ли нам что-нибудь имя Ханна Арендт? Если так, то, возможно, нам было бы интересно узнать, что процесс над Эйхманом она назвала неописуемо низким и отталкивающим событием. Что бы мы о нем ни думали, — ухмыльнулся голос, — он не Эйхман, и никто из нас ничего не выиграет, проведя показательный процесс над ним здесь, во дворе.

*

Затененный профиль маски повернулся к Одеду. Говоря со мной, он тоже избегал поворачиваться ко мне лицом. Возможно, он думал, что спор следует вести с мужчиной, а возможно, это была одна из его пародий на учтивость: не смотреть женщине в глаза в присутствии ее мужа.

Итак, голова была повернута к Одеду. Одна паучья нога перекинута через другую. Одно острое колено поднято над столом. Затененная волна седых волос вздымалась над огромным черепом. Рука, взвесив фиолетовый мелок, пришла к удовлетворительному выводу и вернула его в банку. И голос, замолчавший, чтобы оценить наше молчание, усмотрел в нем разрешение и вновь зазвучал в замкнутом пространстве двора:

Если мы готовы обойтись без показательного процесса и выслушать его, он хотел бы рассказать нам о неком тексте, собственно, романе, над которым он работает уже более двух лет. Можно утверждать, что после провала Hitler, First Person, ему следовало отказаться от литературной деятельности, ему понятен этот аргумент, но иногда, и тому есть немало примеров, великие достижения растут именно из того, что на первый взгляд казалось неудачей, из странной радости, завладевающей человеком, когда он прижат спиной к стене.

Во всяком случае, именно об этом романе он хотел поговорить, когда пытался связаться с нами несколько недель назад. Мы семья, и поэтому для него было важно прояснить некоторые вещи с нами до выхода книги. А поскольку он все равно собирался быть в Израиле, он думал воспользоваться этой возможностью.

Как мы, возможно, уже догадались, его роман содержит определенные биографические элементы, но это ни в коем случае не автобиография или «роман с ключом» в обычном смысле. Другими словами, в нем отсутствуют описания реальных событий, и нет попыток изобразить замаскированных реальных людей. Как сказал поэт, ложь поэзии правдивее правды жизни — это же можно отнести и к прозе. Хотя в книге подробно освещены вопросы, которые он уже затронул в своем эссе «Моя ошибка», важно понимать, что это по сути своей художественное произведение, таким его и следует воспринимать.

Сведение литературного произведения к одному лишь сюжету было бы несправедливостью. В будущем, возможно, мы окажем ему честь, пожелав прочитать его книгу, но для того, чтобы это произошло, у него нет другого выбора, кроме как поступить с самим собой и своей книгой с такой же несправедливостью, если только у нас хватит терпения выслушать.

Сюжет разворачивается в наши дни. Герой по имени Альбер — французский атташе по культуре в Пномпене, что само по себе значимо, учитывая деяния Франции в этой стране. Но об этом среднему западному читателю ничего не известно. Ему самому, изучавшему историю, пришлось много читать, чтобы создать убедительную фактическую основу для своего романа. Исследование, кстати, было весьма поучительным, но это уже тема для отдельного разговора. Он не хочет отходить слишком далеко от темы. До сих пор мы проявляли к нему необычайное терпение, которое он очень ценит, и у него нет желания испытывать его дальше.

Итак, Альбер — европейский интеллектуал старой школы, немного похожий на него самого: выпускник Сорбонны, не совсем того типа, который обычно можно встретить на дипломатической службе, и его нынешняя должность — последняя перед уходом на пенсию. Особая ситуация, в которой оказался Альбер, вызывает в нем чувство свободы — а именно, осознание своей личной свободы — и, таким образом, атташе не столько занимается распространением французской культуры, сколько посвящает себя культуре местной.

Сначала он расширяет свои знания санскрита, а также пытается выучить кхмерский язык. В течение определенного периода он исследует корни буддизма. Его путь берет начало в древних кхмерских традициях и переходит к ужасам истории Камбоджи второй половины двадцатого века.

Кстати, знаем ли мы, как американцы назвали свои ковровые бомбардировки Камбоджи? Эти убийственные ежедневные полеты назывались в американских ВВС «завтраком», «обедом», «ужином» и «закусками». Таким образом они убили двести тысяч человек. Это чтобы напомнить нам, что у сапога, который топчет и сокрушает, нет единого цвета. Но вернемся к книге.

Пномпень, как известно, окружен братскими могилами. Близость этого кровавого ада угнетает Альбера. Ужасное прошлое кажется ему более реальным, чем настоящее, и его всё больше отталкивают удовольствия новой жизни города. Важно отметить, что мы говорим здесь о серьезном мыслящем человеке, интеллектуале без гедонистических наклонностей, который видит поиск удовольствий в жизни вокруг себя не как легкомыслие, а как грех: как отрицание ужаса и правды.

Исследования героя все больше сосредотачиваются на четырехлетнем правлении красных кхмеров.

Исследователи расходятся во мнениях по вопросу о том, сколько человек было ликвидировано режимом Пол Пота. Так сильно расходятся, что оценки варьируются от менее миллиона до двух миллионов. Подобную путаницу, шокирующую путаницу в отношении миллионов человеческих жизней можно найти в исследовании сталинского террора… Но он снова отклоняется от темы. Суть дела в том, что Альбера все больше поглощает исправительная колония Пол Пота, и чем больше эта тема поглощает его, тем больше