— После Мицпе-Йерихо направо. Должен быть указатель на Наби Муса.

— Это, как на кого-то кладут тяжесть, к примеру, чемодан, а потом снимают, — говорю я.

— Или как будто кто-то умирает от жажды, а ему дают напиться, — отвечает муж. — Не пропусти указатель.

На заднем сиденье что-то происходит. Я не смотрю в зеркало. Глаза не отрываются от дороги. Поворот направо, и мы на грунтовой дороге, не останавливаясь, проезжаем мимо крепости с белыми куполами. Вседорожник легко преодолевает яму. В свет фар на мгновение попадает черный шатер, прямо над ним огрызок луны.

— Вы знаете, как отличить новую луну от луны в конце месяца? — громко спрашивает наш гид. — Элинор наверняка знает, это трюк для знающих иврит. Проводим сверху черточку, если получается буква гимель, первая буква слова «гаснущий», значит это конец месяца.

Машину подбрасывает на неровностях почвы. Дорога становится все более каменистой. У нас большая, сильная и высокая машина. Она скачет по горам и перепрыгивает холмы, как поезд-призрак в луна-парке. Движение раскрепощает, и только сверток на заднем сиденье все еще тяготит.

Дорогу перебегает шакал. Не шакал. Собака, конечно. Еще одно ночное животное возникает ниоткуда и застывает в метре перед нами. Я жму на тормоз, и вторая собака исчезает вслед за первой. Грунтовая дорога извилисто петляет. Разметка исчезает, и грунт светлеет. Мы проезжаем через какой-то мост, мимо бетонных ограждений, и вдруг перед нами расстилается пустыня.

— Учебный плац. Не годится, поворачивай назад, — говорит Одед, и мы немного возвращаемся. — Поверни направо и сразу налево.

Мой муж, «Соль земли», посреди пустыни.

— Жми на газ! — и вот мы почти на верхушке гряды, а перед нами, чуть левее, откос. — Хорошо. Ручей Кедрон. Можно остановиться здесь.

Я заглушаю мотор, оставляя включенными фары. Тишину нарушает свистящее дыхание.

— Завтра в Иерусалиме тридцать шесть градусов, на Мертвом море сорок, — говорит Одед, и эта искусственная фраза поглощается естественным зевком. Нелюдь своим свистящим дыханием истребил весь кислород в салоне, остальным приходится зевать, чтобы получить глоток воздуха.

— Хорошо, — повторяет Одед, на сей раз словно себе самому. И еще раз: — Хорошо. Кажется, мы приехали в скорую помощь. Элинор, останься в машине.

Нелюдь говорит, что не нужно скорую помощь, он не хочет в скорую помощь.

— Твоя сестра, — говорит он, — Элишева, твоя сестра, простила меня. Она мне написала письмо. Я могу вам его показать. Всё написано.

Одед выходит из машины, оставив дверь открытой, и открывает снаружи противоположную дверь.

— Ваш выход, профессор.

Сзади опять что-то происходит, а я всё еще сжимаю руль, когда голос умоляет:

— Не надо! Я же понимаю, что это был несчастный случай. Я не буду жаловаться!

— Выходите.

Все, когда-либо виденные нами, полицейские сериалы переходят в быструю фазу.

— Выверните карманы! — командует мой супер-коп. — Все карманы, пожалуйста.

Носовой платок, блокнот, сотовый телефон, ключ от гостиничного номера и старомодный кожаный кошелек свалены на капоте. Одед встряхивает носовой платок, наматывает его на руку, берет телефон и потрясающе точным движением забрасывает его в вади.

— Но послушайте, я клянусь вам…

— Спокойно! Мы просто пойдем и побеседуем. Успокойтесь и заберите свои вещи. Думаете, я причиню вред единственному дяде моей жены? Вы правда так думаете?

Я уверена, что слышала такое в каком-то фильме. Интересно, в каком?

— Клянусь вам, я простил…

— Вперед, теперь идем беседовать.

Муж указывает на спуск в вади, сам идет позади нелюдя, не касаясь.

Козья тропа, извиваясь, уходит вниз. Ее и тропой-то не назовешь. Из-под ноги нелюдя выкатывается камень, и он издает гортанный крик.

— Не останавливайтесь!

Фары выхватывают куст и камни, и Первое лицо, невероятно медленно, шаг за шагом, исчезает за склоном. Ноги, туловище, грудь, и, наконец, голова.

Только, когда Первое лицо полностью исчезает, Одед спускается вслед за ним. Снова звук падающих камней, на этот раз их много: один камень сбивает другой. Я подхожу к краю. Силуэты ползут нереально медленно. Временами кажется, что они стоят на месте, но фигура, идущая сзади, ни разу не протягивает руку, чтобы коснуться того, кто впереди. Я все время смотрю, чтобы убедиться, что не протягивает. Стук у меня в груди требует ускорения. Удары сердца, отдаваясь в ушах, отказываются приспосабливаться к медлительности сцены, но я терпелива, и даже мое учащенное сердцебиение не побуждает Одеда поторопиться: чтобы ускорить события и довести их до конца, ему придется прикоснуться, и будь что будет, я ни в коем случае не хочу, чтобы мой муж прикасался к нему.

Когда силуэты исчезают за темной складкой земли, я остаюсь на месте, и только когда Одед снова появляется, легко взбираясь ко мне, я возвращаюсь к машине, потому что наконец-то можно спешить.

Глава 11

— Давай я поведу машину.

— Нет, я сама.

Подавшись вперед, мой возникший из тьмы муж указывает путь обратно на шоссе. Не имея ни малейшего представления о дороге, я опережала большинство его указаний, как будто слышала их еще до того, как он их произносил, и в то же время радовалась каждому его слову просто потому, что он говорил. Он вспотел, как после пробежки, но никакие чужие запахи к нему не пристали, и даже краткие команды «внимание, сейчас направо» и «прямо, не сворачивай», ведущие меня домой, звучали, как обычно. Одед всегда краток и точен, когда указывает путь; как и наши сыновья, он тоже не терпит, если с ним разговаривают или отвлекают, когда он сосредоточен.

Если бы вокруг нас были еще машины, мы бы издали увидели свет фар. Но мы ничего не видели, да и бедуины вряд ли проявят интерес к нашим действиям, тем не менее было ясно, что нам следует поскорее оттуда убраться.

Родилось новое время. Мне пока трудно было мысленно охватить весь размах благодати, но даже в этой спешке я совершенно точно знала, что у нас будет время поговорить: даже если тень опутает нас, я не успокоюсь, пока не развяжу её узелок за узелком. Безграничные просторы терпения будут дарованы мне в новом времени.

Одед не допустил ни одной ошибки. Еще до того, как кондиционер успел охладить машину, мы оказались на перекрестке, и я проехала его с максимальной осторожностью. Так аккуратно я не ездила с тех пор, как сыновья были маленькими, и в машине со мной было всё самое дорогое. Себя я тоже берегла тогда просто потому, что мои малыши так во мне нуждались. С той минуты, как мы пустились в обратный путь из вади, я осознала, что пугающее ощущение хрупкости