От боли Мария почти лишилась чувств, и прошло какое-товремя, прежде чем она смогла открыть глаза и взглянуть на барона, которыйглядел на нее не то с отвращением, не то с ужасом.

Так вот чем это кончилось… Позором двух супругов, томящихсядруг по другу!

Тяжкие рыдания сотрясли все тело Марии, но она страшнымусилием воли остановила слезы. Нет, она не будет плакать при нем, нельзя,нельзя этого допустить!

Попыталась встать, однако ноги не держали, и Мария опятьопустилась на пол.

Корф протянул было руку – помочь, но тут же отвернулся,принялся поднимать с пола упавшую посуду. Руки его тряслись, и какие-то стаканыснова и снова падали на пол.

Один из них подкатился к ногам Марии, и она равнодушновзглянула на него. Редкостная вещь – янтарный бокал. Изящная игрушка, какоеблагородство линий! Вот другой такой же валяется под столом. А этот болеетемный, отливает красным, как рубин. Разве бывают красные янтари?

Красные янтари… В затуманенном мозгу медленно проплыловоспоминание: в деревенской лавочке, где-то близ Кенигсберга, граф ЕгорушкаКомаровский с жаром растолковывает хозяйке, пожилой курносой немке в чепчике,что еще римлянам был известен секрет окраски янтаря в красный цвет. А Машазадешево накупила там ожерелий, серег, браслетов, винных кубков из янтаря, кактемного, почти черного, так и медово-желтого и даже рубиново-красного цвета.Хозяйка уверяла, что подобных изделий она больше нигде не найдет, ибо они –единственные в своем роде. Потом все эти вещи вместе с платьями Марии пропали взамке, где ее держали Вайян и Жако и откуда она бежала в чем была. Но сейчасМария готова была поклясться, что перед ней валяются те же самые кубки! Этоони, они, невозможно ошибиться! Каким образом они оказались здесь?

Корф между тем поднял бокалы с полу и аккуратно поставил наполку. Видно, он очень дорожил ими, если заботился о них в такую страшнуюминуту?

– Откуда это у вас? – Мария даже не заметила, как поднялась,не чувствуя боли, и встала рядом с мужем.

Он поглядел на нее с отвращением:

– Боже мой, сударыня! Да в вас, видно, сердца вовсе нет? Явас едва не убил, а вы – вы о чем?!

Ошеломленно покачав головой, он достал из глубин шкафчикабутыль вина и щедро плеснул в тот самый кубок цвета рубина, однако Мария снеожиданной силой схватила его за руку.

– Скажите мне, – голос ее требовательно зазвенел. – Откуда увас эти бокалы? Говорите, ну?!

Глаза Корфа гневно вспыхнули:

– Это подарок, которым я очень дорожу, довольны вы?

– Дорожите? – с горечью прошептала Мария. – Но ведь…

Она осеклась. Что толку говорить ему, что эти кубки онакупила для него, мечтая порадовать его таким изысканным подарком и, может быть,смягчить его черствое сердце. Нет смысла рассказывать, что подарить их могтолько один человек: тот, кто похитил Марию и кто в конце концов получил от неезавещание в пользу Евдокии Головкиной. Надо только спросить имя того дарителя,и тогда все сразу станет ясно!

И вдруг Мария тихо ахнула и с новым ужасом уставилась намужа.

А если… если никто их и не дарил ему? Если он сам, он самбыл главою заговора против нее, а неведомая Евдокия – одна из его любовниц,будущее благосостояние которой он намерен обеспечить любой ценой?

Мария помертвела. Вот она, правда… Вот все и открылось. Апылкие слова барона о любви и ревности – не более чем сотрясение воздуха. Ложь,отъявленная ложь!

Она закрыла глаза, чтобы он не видел ее слез, сдержатькоторые было уже невозможно.

Оказывается, выносить презрение Корфа – это еще не самоестрашное. Выяснить, что он ненавидит жену так, что мечтает лишь о ее смерти, –вот горе. Вот боль!

Ах, если бы умереть прямо сейчас, прямо здесь… развязать емуруки, освободить от себя – осчастливить хотя бы своей смертью, если не удалосьосчастливить жизнью и любовью!

Ноги Марии подгибались. Она почувствовала, как баронподхватил ее под руку.

– Если вы решили упасть в обморок, то, умоляю, не в моемкабинете, – раздался по-прежнему холодный, исполненный презрения голос, а потомКорф с силой встряхнул ее: – Возьмите себя в руки, ну! Выпейте вот это,слышите?

Он поднес прямо к ее лицу янтарный бокал с вином. Рубиновыеискры перебегали по гладко отшлифованным стенкам, и какое-то мгновение Мария,будто завороженная, следила за их игрою, а потом с трудом взяла бокал, поднеслак губам, глотнула… и, выронив кубок, схватилась за горло, ибо ей показалось,что она отхлебнула расплавленного металла.

Она не могла вздохнуть и только смотрела на Корфанеподвижными, огромными глазами.

Корф поднял брови:

– Что с вами? Ну вот, вы разбили…

Он не договорил, кинулся вперед и успел подхватить Марию –она падала. Ноги вдруг онемели, она их перестала чувствовать. Бессильно повислируки, голова запрокинулась. Странный, потусторонний холод медленно овладевал еелицом, потом пополз по телу. В глазах все кружилось, кружилось; на миг из этоговодоворота выплыло искаженное ужасом лицо Корфа, из гробовой тишины вырвалсяего голос:

– Что с вами? Нет, нет!..

Она не могла вымолвить ни слова онемевшими, похолодевшимигубами, и вся душа ее, казалось, выразилась во взгляде. Но этот взглядпотребовал столько сил, последних сил, их больше ни на что не оставалось,осталось лишь опустить ресницы и погрузиться в сон… возможно, в вечный сон.

– Я нашел у нее в комнате вот это.

Голос возник так внезапно, словно над ухом выстрелили изпистолета. Мария хотела схватить голову руками, но не смогла даже шевелить имии тогда громко, пронзительно закричала.

– Что это?! Мне показалось или она тихонько стонет? О боже!

– Да. Да. Чуть-чуть, еле слышно, но она застонала.Наконец-то!

– Доктор, я…

– Успокойтесь, ваше сиятельство. Ваши волнения позади.

– О господи… Я-то уже думал… J’ai perdu mon Eurydice: rienn’égale mon malheur? [80]