– Безутешный Орфей? Я понимаю. Две недели в полномбеспамятстве и неподвижности, почти бездыханная! Еще хуже, чем в прошлый раз.Тогда хоть причины были естественные – кровопотеря, а теперь… подумать только!Удивительно, как она вообще не умерла на месте. Такое количество яда могло исилача-циркача спровадить на тот свет.

Голоса уже не казались раздражающе-пронзительными. Онизвучали то громче, то тише, то наплывали, то удалялись. Это было забавно, Марияслушала даже с удовольствием.

– Доктор, вы обещали мне!..

– Да, я обещал молчать и сдержу слово. Один бог знает, почемуя это сделаю! Нет, я помню, что обязан вам своим благосостоянием и честнымименем, но разве мог я допустить, что мой благодетель решится когда-нибудь натакое?

– Говорю вам, я не делал этого!

Ну вот, опять крик. Мария вновь застонала: от громких звуковадски болела голова.

– Снова этот стон. Вы слышали?

– Я-то да. Мне кажется, и она слышит нас.

– Она в беспамятстве, но, говорят, люди и в таком состояниимогут воспринимать окружающее.

– Вы хотите сказать, в глубину ее бесчувствия могут проникатьнаши слова?

– Это не исключено.

– Ну, если так… Если так, пусть услышит: я не убивал ее. Яне давал ей яду. Я не знаю, что все это значит! Из этой бутылки я уже пил, онастояла открытая не меньше недели. Любой мог…

– Любой? Барон, у вас по дому что же – отравители гурьбойрасхаживают? К тому же в вине не было яду, во всяком случае, я его там ненашел. Яд оказался лишь в том бокале, из которого пила ваша жена. Дно былощедро им смазано, он мгновенно растворился в вине и сделал его смертоносным.

– Самое удивительно, что вы не нашли его следов в другихбокалах. Как можно было предвидеть, что она будет пить именно из этого?

– А разве не ясно? Он ведь самый красивый, женщина поприроде своей любит красивое, из сотни вещиц выберет одну – самую изящную ипривлекательную. Перед нею шесть янтарных кубков, но один – особенный: он горитсамоцветным рубиновым огнем, сверкает и переливается. Она взяла его – этоестественно.

Послышался тихий, недобрый смех, заставивший Марию насторожиться:

– Ах, доктор, вы так хорошо знаете женщин! Все верно, всеверно, однако и мужчины способны ценить красоту. И мужчина прежде всего обратитвнимание не на тусклую, матовую желтизну, а на игривый рубиновый блеск!

– Что вы этим хотите сказать?

– Только одно. Не Мария взяла этот бокал. Я подал его ей,когда увидел, что она побледнела и вот-вот лишится сознания.

– Значит, вы…

– Доктор, да вы в своем уме?! Вы что, не способны сложитьдва и два? Вы так уверены в том, будто я злоумышлял против Марии, что не видитедальше своего носа?

«Ну как же он кричит! О чем это, зачем?.. Может быть, еслипопытаться понять, в чем суть спора, голова будет не так болеть?»

– Еще раз повторяю: я раньше пил из этой бутылки. Ноянтарным бокалом воспользовался впервые. И то лишь потому, что он выпал изшкафа, то есть подвернулся под руку, а хрустальные, из которых я обычно пью,остались стоять. Я поднял янтарные кубки, безотчетно взял самый красивый, налилвина, поднес к губам…

– Что?!

– Что слышите! Я хотел пригубить, а потом увидел, что Мариясейчас упадет, и протянул бокал ей. Что случилось потом, известно.

– Господи Иисусе! Но ведь это означает…

– Наконец-то до вас дошло! Я понимаю, проще допустить, чтобарон Корф решился убить свою жену, чем поверить, что он сам лишь случайно, поприхоти судьбы, остался жив.

– Но это означает…

– Да что вы заладили: означает, означает! То и означает, чтоМария – случайная жертва, а яд был предназначен мне.

«Яд был в бокале? Яд предназначался Корфу?!»

Мария содрогнулась, хотела закричать, но сковывающая еенемота и неподвижность были по-прежнему неодолимы.

– Вам?! Но зачем? Почему? Кто это сделал?

– Верно, тот, кто преподнес мне эти бокалы. Небось ондивится, что я до сих пор жив. Они у меня уже несколько лет. Странно, что яд непотерял своих качеств.

– Он и через пятьдесят лет их не потеряет, тем более еслисмешать его с винным спиртом. Удивительно, однако, почему вы не обратитесь квластям, не прикажете арестовать того, кто сделал вам столь «бесценный»подарок!

– Я бы давно уже сделал это, когда бы знал, кого обвинять.Это было примерно пять лет назад. Как раз приехала из России моя жена. Вскорепосле этого, по случаю своих именин, я получил довольно много подарков; были иприсланные по почте или с на́рочными – с горячими поздравлениями от самыхразных, порою мало знакомых или даже вовсе незнакомых людей. Благодарили закакую-то помощь, искали моей протекции… Я уж и не помню, кто и какие подаркиприслал. Среди прочих – и эти кубки. Я был восхищен ими, но почему-то мне и вголову не приходило пить из них. Я воспринимал их как произведение искусства.Помню, как раз накануне дня моего ангела курьер, прибывший из России, графКомаровский, бывший спутником моей жены по пути в Париж, рассказывал, как онирассматривали кенигсбергские янтари, какое это богатство, какая красота, и,получив эти янтарные кубки, я еще подумал: не Мария ли прислала их мне?

– Ну, сударь! С чего бы это баронессе делать вам подаркитайком?

– Неточно выражаетесь. Следовало бы сказать: с чего бы этомоей жене вообще делать мне подарки?

Глаза Марии ожгло слезами. «Я хотела подарить их тебе, но иху меня похитили! И все же бокалы дошли до тебя. Но кто это сделал? Ах, если бызнать! Тогда бы я все смогла понять».

– Боже мой… Нет, не может быть!

– Что с вами, доктор? Вы побледнели!

– Нет, нет.

– Говорите. В чем дело?

– Простите, барон. Страшная мысль пришла вдруг мне в голову.Нет, это дьявольское наваждение… Но стоило вам связать имя вашей жены с этимподарком… Я хочу сказать, стоило лишь предположить, что бокалы были посланы ею(в конце концов, такие роскошные янтари могли быть куплены только в Кенигсбергеили Мемеле, словом, на берегу Балтийского моря), как вдруг я вспомнил, с чегоначался наш разговор.

– Да, вы говорили, что нашли в спальне Марии вот это. Кусоксмолы, пахнущий травами. Какое-то лекарство?