Народ, конечно, собрался, и Халме доложил о событиях.

— Вот как, сограждане! Возможно, нам следовало бы сегодня радоваться, но все-таки у нас остается горький осадок. Исполнение заветных надежд рабочего люда откладывается на неопределенное будущее. Мы убеждены, что стена могла бы рухнуть сразу, но этого не произошло, следовательно, мы должны готовиться к длительной борьбе. Настало время создать в нашей деревне рабочее товарищество. Для этого мы еще соберемся и примем необходимое решение. И все-таки хотя наши надежды осуществились пока лишь наполовину, но возвращение прав нашей родине является фактом столь огромного значения, что я предлагаю встать и спеть национальный гимн.

После пения Халме забросали вопросами. Но, так как он знал лишь то немногое, что сообщил ему пастор, вопросы, естественно, остались без ответа. Халме обещал снова связаться с «руководящими инстанциями».

«Руководящей инстанцией» был Хеллберг. В понедельник под вечер Халме отправился в волость, широко размахивая тростью. У Хеллберга он застал руководителей волостного рабочего товарищества. Формально оно было создано здесь лишь осенью, хотя вообще социалистическая работа велась по инициативе Хеллберга и раньше.

Когда Халме пришел, все были крайне возбуждены. Столичные события здесь были известны гораздо подробнее, потому что у Хеллберга имелся телефон. Поздоровавшись, Халме сказал:

— Ну, значит, забастовка окончена.

Хеллберга это просто взорвало:

— Господская забастовка кончилась, так как они получили то, чего просили. Но наша забастовка продолжается.

— Но, я слышал, поезда опять стали ходить?

— Поезда ходят. Господа своим победным трезвоном все перепутали. Но я только что получил сообщение, что, по крайней мере, красная гвардия Хельсинки не согласна кончать забастовку.

— А что слышно от забастовочного комитета Тампере?

— Они там тоже получают сведения через час по чайной ложке. Попробуем еще связаться с ними.

Заказали разговор. После долгого ожидания их соединили.

— Пусть подойдет сам Мэкелин, если можно... Ну, тогда — Салин... Ах, все в Хельсинки... Так. Да, это говорит Хеллберг. Есть у вас более подробные сведения о ходе забастовки?

Его попросили подождать у телефона, и Хеллберг тем временем рассказал:

— Все уехали в Хельсинки. Или, вернее, еще не возвратились оттуда.

Затем телефонный разговор возобновился, и по отрывистым ответам Хеллберга присутствующие догадывались, о чем шла речь. Повесив трубку, Хеллберг заходил по комнате и наконец горько рассмеялся:

— Ну вот, ребята!.. Теперь и наши кончили забастовку. Господам досталась чистая победа. Создается конституционное правительство из объединенной финской и шведской буржуазии. И даже включили кого-то от социалистов— какого-то Кари, — хотя наша партия его не утверждала. А в Хельсинки студенческая гвардия грозила открыть огонь по красногвардейским пикетам у предприятий. Их и кровь не испугает, если речь идет о том, чтобы сломить требования рабочих.

Они долго спорили. Халме и Силандер горячо выступали против гневного пессимизма Хеллберга. Всеобщее избирательное право создаст возможность и для социальных преобразований.

— Для этого необходимо, чтобы подул крепкий свежий ветер. Спящих надо будить. Надо поддерживать настроение масс. Когда соберется сословный сейм, нам все время следует быть начеку и не давать покоя буржуазии, пока закон об избирательном праве не утвердят. Но все же нет худа без добра: наши противники выдали себя! Говорить о реформах они горазды, но едва дошло до дела, как на рабочих направили винтовки!

— Собирают митинг в общинном доме. Как быть: пойти туда?

Хеллберг сверкнул глазами:

— Пусть сами празднуют свою победу. Мы отпразднуем в другой раз, и думаю, что тогда господам не захочется кричать ура. Они, дьяволы, почтили меня своей ненавистью с того самого дня, когда люди начали вступать n товарищество. Но товарищество будет расти, скоро они убедятся в этом. И чем дольше господа будут стоять на старых позициях, тем больше людей придет к нам.

Хеллберг время от времени прохаживался взад и вперед по комнате. Вообще он был плохим оратором, но когда бывал в ударе, то умел убедительно отстаивать свою точку зрения, причем говорил как бы сам для себя, не обращая никакого внимания на слушателей.

Он не был коренным жителем прихода. Приехав сюда молодым человеком, он так тут и остался. О его прежней жизни люди знали немногое, и то не от него. Он не любил рассказывать о себе. Из его разговоров можно было понять, что он много переезжал с места на место, подряжаясь на строительные работы. Сюда он пришел с деньжатами и, построив дом, женился на местной девушке. Знали также, что он был незаконнорожденным и фамилию Хеллберг дали ему при крещении. Заговорили об этом, когда он обратил на себя внимание своими социалистическими идеями. Поскольку у него имелись деньги, необходимо было выяснить, откуда они у него. Так стало известно, что деньги достались ему в наследство от матери. Мать была дочерью богатых хозяев в соседнем приходе, отец же — подрядчиком на лесосплаве. Дочь с ребенком родители выгнали из дома, а подрядчик куда-то исчез.

Отвергнутая дочь жила где-то в прислугах, чтобы прокормить себя и сына. Потом родные сжалились над нею и почти простили. Ей даже позволили умереть в отцовском доме и вынуждены были отдать ей немного денег из ее доли наследства. И вот остаток этих денег перешел к сыну. Но затем парню предложили убираться вон, что он и сделал с большой охотой, хорошенько отколотив на прощанье дядюшку, который назвал его мать шлюхой, а его самого — отродьем.

Хеллберг все расхаживал по комнате. В нем бурлила едва сдерживаемая, сокрушительная сила. И на товарищей он смотрел прямым, колючим взглядом, совершенно лишенным деликатности, столь необходимой при человеческом общении.

Халме это раздражало. Он никогда особенно не любил Хеллберга. Беседовать с таким человеком не доставляло ему удовольствия. Хеллберг не уважал мнения собеседника, если оно не совпадало с его собственным. Он мог, например, вместо ответа просто презрительно ухмыльнуться. Но Халме никому не позволял так с собой обходиться. Он умел держаться и говорить с достоинством и всегда знал, что по данному вопросу сказал Каутский или Тайнио.

С другой стороны, приятно было все же сидеть вот так, с руководителями трудящихся и равнодушно наблюдать, как мимо окон проезжают бричка за бричкой. Это господа и хозяева съезжались на торжественное патриотическое собрание.

Общинный дом был переполнен. Произносили речи, пели патриотические песни. Всякий, кто имел какой-нибудь вес в обществе, стремился выступить. Пастора попросили прочесть благодарственную молитву, и он исполнил просьбу. Пасторша тоже произнесла речь:

— Важнейшим пунктом будущей парламентской реформы явится предоставление права голоса женщинам.