для занятий на фортепиано, в каждом из них музыкальный инструмент и стул.

– Не думаешь, что ты мог бы, я не знаю, использовать тайный сигнал или что-то такое и подсказать мне, какое помещение нужно?

– Я только создал объекты. Прятали их другие. Я понятия не имею, какое помещение тебе нужно.

Он довольно улыбается. Я сердито гляжу на него в ответ.

Первые четыре комнаты мы проходим в тишине. Я поднимаю крышки пианино, наклоняюсь, чтобы поискать под ними и под стоящими рядом лавками. Во всех помещениях затхлый воздух, и Сэл стоит слишком близко, чтобы я могла чувствовать себя спокойно. В его присутствии любое место кажется слишком маленьким, слишком тесным – даже просторный коридор.

В самой последней комнате слева я, наконец, вижу. Простая каменная кружка сияет в темноте синим, как морской прибой, светом. Она стоит за задней ножкой пианино. Я не пытаюсь скрыть радостный возглас, который вырывается у меня, когда я бросаюсь к ней, чтобы схватить ее. Сэл опирается о дверной косяк, наблюдая за мной.

Я рассматриваю кружку, держа ее в руке. Ее сияние медленно пульсирует.

– Почему оно то гаснет, то разгорается?

– Эфир – активный элемент. Я удерживаю его форму. – Он поворачивается и идет дальше по коридору. – Ты потратила двадцать минут на поиски одного. Лучше поспеши, если не хочешь оказаться среди двоих отстающих.

Я запихиваю кружку в сумку и бегу следом за ним, не удерживаясь от вопроса:

– Ты удерживаешь все сорок предметов? Прямо сейчас?

Сэл проводит рукой по волосам и нетерпеливо вздыхает.

– Я создал их все одновременно, но я могу чувствовать их на расстоянии и усиливать их, если все затянется больше чем на пару часов.

– Погоди, что? – Я останавливаюсь посреди коридора. – Ты можешь воздействовать на эфир на расстоянии?

– Да. – Он поворачивается на месте. – Ты идешь?

Я трясу головой, пытаясь представить, какие усилия нужны, чтобы контролировать сорок предметов, не говоря уже о сорока заклинаниях – и об адских псах. Не знаю, каково это – колдовать, но то, что он сделал сегодня, звучит впечатляюще. Невозможно. Впечатляюще и невозможно.

– Ты тратишь время. – Он недоверчиво смотрит на меня. – Или хочешь допросить меня и проиграть?

Я снова догоняю его, и мы бежим к выходу.

Без особых проблем я разбираюсь еще с пятью предметами из списка – и без каких-либо признаков псов. Единственный вопрос, который сбивает меня с толку, – о книгах. Чтобы добраться до места, «где ни одной книги не видно», мне приходится найти удивительно хорошо спрятанную дверь, ведущую на крышу с восьмого этажа библиотеки.

Я не большой любитель высоты.

И у меня уходит двадцать минут, чтобы найти шкатулку с драгоценностями в вентиляционной трубе.

Сэл все это время занимался тем, что расхаживал по кирпичному парапету крыши шириной в десять сантиметров, идеально удерживая равновесие. И насвистывая.

Я жду, что он прыгнет, вцепится в меня или снова попытается убить, но его, похоже, устраивает наблюдать за тем, как я страдаю над загадками и бегаю из одного конца кампуса в другой. Это нервирует. Раньше, когда я оказывалась с ним наедине, все сводилось к угрозам, стиранию памяти и запугиванию.

Когда мы снова выходим на улицу, я проверяю сумку: шкатулка с драгоценностями, кружка из помещения с пианино, фонарик из фонтана перед главным учебным корпусом; очень малозаметный крошечный металлический ключ, который был спрятан между парой кирпичей в отделении журналистики, и свечка, которую запихнули в изгиб руки статуи.

Подняв взгляд, я замечаю, что Сэл снова изучает меня, словно ожидая, что я вдруг превращусь в демона.

– Где же псы? – спрашиваю я, и он пожимает плечами.

– Я создал их, но придал им небольшой импульс, чтобы сделать их более самостоятельными. Раньше я почувствовал одного у «Кампуса Y», но он тебя не почуял.

– О, как мило, – протяжно произношу я. – Ты собирался меня предупредить, если кровожадный адский пес подберется близко?

Он усмехается:

– С чего бы?

Застонав, я опускаю взгляд на список в поисках очередной подсказки.

«Я был первым и нашел покой раньше всех, дебатам тут не место».

Я прикусываю щеку.

Сэл, усевшись на одной из множества низких каменных оград, которые проходят по всему кампусу, наблюдает за мной из-под капюшона, пока я ломаю голову над загадкой. Я уверена, что он сам все уже разгадал и наслаждается тем, что не говорит мне ответы.

Я смотрю на часы. У меня остался час, мы посреди кампуса, и нет смысла никуда идти, пока я не соображу, куда именно нужно.

Я расхаживаю взад-вперед, а глаза Сэла, блестящие в темноте, следят за мной.

– Я был первым и нашел покой раньше всех, дебатам тут не место. При моем везении может оказаться, что это какая-то загадочная средневековая хрень.

У Сэла вырывается хриплый смех, и мы оба удивленно моргаем, услышав этот искренний, непросчитанный звук. Смех человека, который не привык смеяться. Думаю, я вообще не видела, чтобы он выражал что-то, кроме тщательно просчитанных язвительных упреков, раздражения или сухого сарказма. Наверное, он прочитывает эту мысль на моем лице, потому что в следующее мгновение его лицо словно каменеет. Будто кто-то повернул выключатель.

Я подхожу к краю стены в нескольких десятках сантиметров от Сэла и рассматриваю кампус. Я начинаю слева, переводя взгляд с одного здания на другое: низкая столовая, высокая библиотека, пронзающая небеса, и Часовая башня, отбивающая 03:30.

Мой взгляд снова обращается влево от Часовой башни.

– Я был первым и нашел покой раньше всех, дебатам тут не место.

– Хотя это довольно поэтично, Мэтьюс, это не ловушка. – Сэл прохаживается, тени словно липнут к его скользящей фигуре. – От повторения яснее не станет.

– Заткнись. – Его левый глаз дергается с немым укором.

У меня такое чувство, будто я знаю, где следующий предмет, но не готова пойти туда. Будто еще слишком рано. Но какой у меня выбор?

Вздохнув, я жестом предлагаю ему следовать за мной.

– Идем.

«Первым был юноша из «ДиФи» которого похоронили здесь в конце восемнадцатого века».

Вот что сказала Патрисия. И спасибо Элис, я знаю, что «ДиФи» – это старинное университетское общество дебатов. Я отчаянно жалею, что не попросила Патрисию показать на надгробие в тот день, потому что искать его ночью – все равно что высматривать в океане какой-то конкретный оттенок синего.

Фонари слабо освещают кладбище, а ограды и холмы не дают быстро идти. Как бы неуютно мне сейчас ни было, кладбище действительно теперь кажется мне… знакомым.

Каждый раз, когда я оглядываюсь назад,