и народ никогда не слыхал о ней. Наш народ от души ненавидит русских и их покровительство (свойство которого ими хорошо изведано), и я никому не советую предлагать народу подобного проекта: его доверие к королю и недоверие к господам настолько велики, что невозможно иначе, как при посредстве величайшего насилия заставить его преклониться перед такой безумной идеей.

«Сторонников независимости, — продолжает Портан, — до того ненавидели, что они, по возвращении домой, едва осмеливались показываться на улицах. Один намек в состоянии был возбудить ярость в народе».

Портан желал, чтоб это мнение проникло в общество и, воспользовавшись случаем, когда 30 июля 1788 г. держал вступительную речь в академии словесных наук, он в конце её говорил о благодарности и преданности финнов шведской короне.

Из его отметок, которые он, вероятно, вскоре по окончании войны сделал на бумаге, хранящейся в университетской библиотеке, видно, что война начата была легкомысленно и велась слабо. Здесь он упоминает еще, что из собственных уст Спренгтпортена узнал о его работе над самостоятельностью Финляндии, причем Портан утверждает, что он не имел многих приверженцев; исключение составляли некоторые безумные авантюристы. Он, Портан, не одобряет дерзких поступков Монтгомери и замыслов аньяльцев. С другой стороны, он находит ложь в заявлении начальства, утверждавшем, что война ведется оборонительная, а не наступающая. На успех нельзя было рассчитывать, не только в силу общего неудовольствия, но и потому, что в армии не было способных генералов и офицеров, она была плохо обучена, плохо одета и плохо снабжена необходимыми принадлежностями. Денег недоставало даже на одну кампанию. Швеция не имела союзников, тогда как известно было, что Дания примкнула к России, почему явилось необходимым принять оборонительные меры против датчан.

Когда Екатерина II, давая своему второму внуку имя Константин, по-видимому имела в виду Константинополь, Портан сказал Францену: «Будем молить Бога, чтоб русской державе удалось расположить там свой главный город. Тогда она может оставить в покое Финляндию под шведским скипетром. Но теперь, когда она находится так близко к её столице, я опасаюсь, что рано или поздно, но она подпадет русскому владычеству». В другой раз он со слезами на глазах воскликнул: «я надеюсь не пережить этого несчастия, но вы увидите его, потому что еще молоды, если русской державе не удастся завоевать Константинополь, в таком случае она станет обращать внимание на нашу бедную страну». Доценту греческого языка Е. Мелартину, впоследствии архиепископу, он выразил свое опасение словами: «Петербург потянет за собой Финляндию, я этого не увижу, но вы, в виду вашей молодости, это увидите».

Спренгтпортен в 1793 г. написал особый диалог, вложив в уста Эссена следующее заявление: «В Швеции изменится в более свободном духе форма правления, но тем не менее финны желают попасть в ведение русского правительства, потому что шведская свобода настолько же мало нравится нам, насколько отвратительна для нас русская власть. Первая навсегда станет держать нас в угнетенной зависимости, тогда как Россия доставит нам безопасность и счастливое спокойствие, которые суть истинные преимущества свободы». Слова оказались пророческими.

VIII. 1789 год. Первый Роченсальм. Риксдаг. Акт Соединения и Безопасности.

В течение зимы военные действия были приостановлены. Часть нашего флота, отправленная в Данию и зимовавшая в Копенгагене, едва не сделалась жертвой коварного плана одного шведского фанатика. Первую мысль об истреблении русского флота в Копенгагене подал королю Густаву его датский министр барон Г. Дальбедель. Но злой мысли не вняли. Вскоре за ним выступил офицер шведского флота Бенцельштерна (Benzelstjerna). По его замыслу, у ирландского шкипера купили судно и имели в виду поставить его в гавани на якоре среди русских кораблей. Судно хотели наполнить горючими веществами и зажечь. Предварительно желали пригласить на это судно русских офицеров и во время обеда опоить их до бессознательного состояния. Адский план был случайно открыт; Бенцельштерна арестован и приговорен к смерти. Его не казнили лишь в силу заступничества Екатерины II. Об умысле Бенцельштерна знал король Густав и он одобрил и субсидировал всю его затею.

Генерал-аншеф граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин (54 л.) — сибарит и человек нерешительный, — всегда склонялся к пассивным мерам и являлся представителем военного бездействия. Императрица осуждала его за склонность к мелочам, но оставляла его во главе армии. Всю зиму с окт. 1788 по апрель 1789 г. он провел в Петербурге.

Для графа Мусин-Пушкина на 1789 г. составили новую инструкцию, толщиной в объемистую тетрадь. Зимнее нападение на Свеаборг «лежало на сердце» Императрицы, почему главнокомандующему указывалось, что приведением его в действие он «окажет отечеству заслугу, которая память вашу прославит на веки». В заключении инструкции графу Мусин-Пушкину предписывалось помогать всем оппозиционным действиям финляндцев относительно Швеции.

В начале мая в распоряжении: главнокомандующего находилось свыше 31 тыс. чел. и 102 полевых орудия. Для борьбы со шведами на озере Сайме имелось в Вильманстранде 10 канонерских лодок.

Вступление русских войск в Финляндию (31 мая 1789 г.)

Швеция собрала (по Манкелю) свыше 23 тыс., да Финляндия дала до 2 тыс. рекрут. При войсках находилось 156 орудий.

Но, кроме того, в течение зимы 1788-1789 гг., Финляндия обнаружила большое рвение к самозащите. Она жертвовала людьми и деньгами. Карелия вооружалась. Здесь и там создавались крестьянские ополчения, которые, помимо их желания, подчинены были офицерам. Улеаборг и Каяна выставляли милицию, получив за это льготы по податям. Военное ведомство укрепило Ганге и озаботилось сформированием флотилии канонерских лодок на Сайме.

В начале июня король Густав прибыл в Финляндию.

В кампанию 1789 г. Мусин-Пушкин по-прежнему не спешил действиями. «Шведы нам, а мы ему ничего не сдали», — писал гр. Завадовский.

11 апреля 1789 г. Императрица писала Великому Князю Павлу Петровичу: «Вы спрашиваете у меня относительно предстоящей войны; она будет оборонительная, война отдельных частей и еще скучнее прошлогодней».

Василий Яковлевич Чичагов

Во главе флота Императрица поставила 63 летнего Василия Яковлевича Чичагова, который допускал кровопролитие, как самую неприятную и неизбежную крайность. Он был человек добродетельный, отличался кротостью нрава, но энергия и предприимчивость не составляли более его выдающейся особенности, хотя в молодые годы, вероятно, обладал запасом их, судя по тому, что обучался в Англии и дважды отправился из Колы по направлению к Берингову проливу для решения вопроса о пути в Индию. Эта экспедиция была снаряжена по мысли М. В. Ломоносова «в глубочайшей тайне от сената». Императрица увлекалась величием проекта, надеясь, что русское открытие затмит славу Васко-де-Гама. Чичагов, оба раза (в