Дрожа, цепляясь за жесть трясущимися руками, ползу вперед,на самый гребень. Вот он уже близко. Вот я уже протянула руку, чтобы схватитьсяза трубу – надежную опору…

И в это самое мгновение из-за трубы вдруг выдвигается рука сзажатым в ней револьвером, а спокойный, чуть насмешливый голос произносит:

– Боюсь, что здесь нет места для двоих, мадам!

Какой-то миг я смотрю в черный глаз револьверного ствола, апотом все затмевается перед глазами. Чувствую только, что руки мои разжимаются,и я лечу, куда-то лечу с огромной высоты…

Вбежав в свою крепость XIV века, бросаю взгляд в зеркало привходе – и ужасаюсь: волосики дыбом, глазки вытаращены, вдобавок пропотеланасквозь, запылена и засыпана сухой трухой. Поэтому я немедленно поднимаюсь навторой этаж и сажусь в ванну. Второе по действенности средство успокоения послееды – мытье головы.

Ванная в доме Брюнов оборудована в хорошенькой комнатке иобладает всеми признаками цивилизации. Здесь собственно ванна с огромнойгазовой колонкой, раковина с умывальником, унитаз и биде, которое многихроссиянок, в том числе и меня, приводит в телячий восторг, смешанный состыдливостью. Ванна невелика, ноги в ней не вытянешь, но даже этой теснотой онаочаровательна. Кругом расставлены всякие затейливые ширмочки, увешанныеполотенчиками и рукавичками для отдельного омовения лица и тела. Французы и безправительственного указа экономят водные ресурсы страны, а потому не моют лицои руки под краном, а непременно наливают воду в раковину (поэтому все стокиснабжены надежными затычками) и обтираются особыми махровыми рукавичками.Сплошная Европа, словом!

Прямо напротив ванны – окошко. Его, судя по всему, давно неоткрывали, но я не удержалась от такого удовольствия. Паучок, спокойноприжившийся в уголке рамы и от роду не знавший таких потрясений, заполошноринулся спасаться вверх, к потолку, заботливо подбирая за собой свою паутину,как если бы она была веревочной лесенкой, по которой к нему могли взобратьсяновые неожиданные неприятности.

Из окна потянуло ветерком. Ну и отлично! Я открыла кран,сделала воду погорячей и залезла в ванну. И вот с моих коленок, торчащих над еекраями, сошли зябкие пупырышки, смылась грязь, и я сидела в ванне долго-долго,радуясь и наслаждаясь. И совсем забыв про наказ беречь воду. Мне вдруг сталокак-то необычайно легко и спокойно. Еще бы! Сквозь мыльные струи, стекающие смоей головы, мне видна одна невероятно зеленая ветка огромного раскидистогокаштана с зелеными коробочками, из которых по осени вывалятсяглянцево-коричневые каштановые плоды. Кроме этой ветки, видно изумительноголубое небо да еще краешек красной черепичной крыши.

Это крыша сарая – ванная выходит на задний двор.

Налюбовавшись тем уголком вселенной, который только и былсейчас доступен моему обозрению, и вдоволь намывшись, я долго и тщательновытираюсь, стоя в ванне, потом схожу на коврик – кажется, тоже древний, как всев этом доме, чуть ли не ручной работы, – и принимаюсь расчесывать волосы иобмазывать себя кремами. Дома я это обычно делаю в страшной спешке, потому чтовечно куда-нибудь опаздываю или в дверь нашей единственной ванной ломитсякто-нибудь из домашних и торопит. А здесь я массирую себя с незнакомой мнераньше, почти любовной медлительностью. И впервые за эти суматошные дни вглубине тела начинает тлеть крошечный огонечек желания.

Что и говорить, девушка я всегда была темпераментная, а тутуж сколько времени прошло, а ни с кем…

Но нет, что за фокусы! Здесь совершенно нет подходящегообъекта, с которым можно было бы загасить этот огонек. Тем паче и непредвидится, что характерно!

Я стараюсь думать о чем угодно, только бы не вспоминать окрасном «Рено», о босой ноге с растопыренными пальчиками, о розово-золотистойЗолушкиной туфельке, которую подобрал и спрятал под мышкой здоровенный мужик сястребиным носом…

Ветерок слегка шевелит створку окна. В стекле отражаетсявысокая каменная ограда, окружающая дом, а над нею – снова небо и снова ветвикаштана. И все это дрожит, бликует, шевелится, все зыбкое, нереальное. И точнотаким же зыбким и нереальным, почти призрачным кажется мне мужчина, чьи головаи плечи вдруг высунулись из-за стены.

Он замер, потом сильным броском забросил тело на стену иопять замер, настороженно оглядывая двор и обращенные к нему окна.

Я машинально дергаю к себе створку, как если бы захотела,захлопнув окно, отгородиться от наваждения, от пугающего призрака. Ноотражение, пусть несколько померкнув, продолжало жить в белоснежном кафеле,который покрывал стены. И я понимаю, что можно сколько угодно закрывать глазана очевидное – от этого оно не перестанет быть более очевидным и пугающим.

Мужчина на заборе – Максвелл Ле-Труа.

Да, это он. Я не могу ошибиться, даром что сейчас он безшляпы и не держит руки в карманах. Его распутная, бесшабашная физиономия заселау меня в памяти, словно вырезанная на скрижалях каким-то мучительным,болезнетворным резцом.

Откуда он здесь взялся, дамский угодник, скандальныйхудожник Максвелл Ле-Труа?

Ну, видимо, из Парижа, откуда же еще ему взяться.

А зачем он здесь?

Вопрос, конечно, интересный…

Среди множества предположений мелькает, разумеется, и такое:он явился сюда, чтобы повидаться со мной. Типа, влюбился с первого взгляда,признался в этом Николь, ну, она и выдала ему место моего пребывания. А черезстену он полез для пущей романтичности, ибо стучаться с парадного крыльца –просто пошло.

Да, да, да… А с кем он разговаривал в бистро на Монторгей –забыла?

В следующую минуту Максвелл прыгает со стены. Слышувкрадчивый звук, с которым он приземлился. Не сломал ли каким-то небеснымпроизволением ноги? Нет, не сломал. Слышу, как он идет по двору, но не могувыглянуть, понятное дело: ведь стоит ему вскинуть голову, как он увидит моюдурацкую физиономию в окне.

Впрочем, и не глядя, не составляет труда догадаться, что онделает: пытается открыть сарай. И делает это очень просто, ведь я, собираясьвзяться ближе к вечеру за грабли, оставила в замке ключ.

Вот дура! Разве не научило меня вчерашнее сидение в погребе,что нельзя, нельзя оставлять ключи в замках!

А кстати, о вчерашнем сидении. Не Максвелл ли запер меня впогребе? Он что-то искал в доме, потом прибежала Жани и спугнула его. Но онявился сегодня, чтобы закончить начатое.