Не исключено. Ведь прозвище этого типа, как мне сообщилаНиколь, «Король старьевщиков»!

Мне без разницы, что он ищет и что хочет стащить. Я несобираюсь грудью бросаться на защиту брюновского антиквариата. Я хочу одного:как можно скорей выбраться из этого дома. Если вчера Максвелл хладнокровнозапер меня в погребе, то что он сделает сегодня, если я, на беду, попадусь емуна глаза, живая и здоровая помеха?

И еще вопрос: один ли он прибыл из Парижа? Что, если вкильватере притащился мой старинный дзержинский знакомый?

Я со страшной скоростью одеваюсь (хорошо еще, чтозаблаговременно сложила на стуле чистую одежду!) и, чуть касаясь ступенек,слетаю на первый этаж. Господи боже, какое же все рассохшееся в этом доме, каквсе скрипит, кошмарно скрипит! Мне кажется, скрип доносится и во двор, гдешурует в сарае Максвелл.

Но я уже почти у цели. Еще два-три шага – и я выскакиваю натеррасу.

Внизу, у ворот своего дома, стоит Клоди, которая болтает скаким-то очень плотным, высоким, загорелым мужчиной.

– О, привет, Валентин! – радостно машет мне Клоди. – Вы незнакомы с Жильбером? Это сосед Николь, муж Жаклин.

У меня возникает ощущение, что на самом кончике языка Клодиловит опасную фразочку-дополнение: «и любовник Жани». Однако меня сейчас малоинтересуют муленские амурные сплетни. Я смотрю на Жильбера. У него такой горбатыйнос, словно в прошлой жизни обладатель его был коршуном… У него такие волосатыеруки и ноги, придающие ему еще более свирепый облик…

Вот только грабель в руках нет!

Итак, шарился по саду Жани именно Жильбер. Или у них ивпрямь настолько близкие отношения, что она призналась ему в убийстве Лоры, илион явился отыскать улику по собственной инициативе.

И так хорошо, и этак неплохо. Одно и в самом деле радует: яего в том саду видела, а он-то меня – нет! Значит, во мне никакой опасности нечует. Хоть его можно не бояться.

Однако давненько я не видела в обращенных ко мне глазахтакого клинического изумления, какое наблюдаю в глазах Жильбера.

– Ва-лен-тин? – переспрашивает он, натурально заикаясь. – Агде Николь?

– О, она уехала, – машу рукой на манер булгаковского Фагота.– Еще вчера утром. Она, знаете ли, уже давно в Париже.

– Но как же? – продолжает активно недоумевать Жильбер. – Часназад я видел ее на крыльце. Я поздоровался с ней, и она ответила…

– Это была я, – признаюсь стыдливо, что ввела в заблуждениехорошего человека. – Я тут траву полола.

– Вы?! – Глаза Жильбера, и без того очень яркие и выпуклые,просто-таки готовы вылезти из орбит.

А что я такого сказала?

– Это были вы?! Но я решил… я потом посмотрел в щелочку иувидел, что машины в гараже нет… Я решил, что Николь закончила работу и уехалав Нуаер или Тоннеруа в магазин. Поэтому я… Я думал, что в доме никого…

Тут он, такое впечатление, спохватывается и замолкает наполуслове.

Однако сказанного вполне довольно, чтобы я поняла: Жильберогорчен не столько тем, что я – не Николь, но, прежде всего, тем, что в доме,который он считал пустым (даже в гараж в щелку заглядывал, проверял, на местели машина хозяйки!), кто-то оказался.

Интересно знать, почему он просто-таки убит даннымоткрытием?

И вдруг я понимаю, почему. Да ведь Максвелл перелез черезстену, которая отделяет двор Брюнов от двора Жильбера и Жаклин! Значит, этоЖильбер привез сюда Максвелла. И уверил его, что можно безопасно пробраться вдом соседей, ибо хозяйки нет.

Итак, тут одна шайка: Жильбер с его граблями и страстьюотыскивать улики, Максвелл, любитель форсировать чужие заборы, и… третий. Самыйстрашный, самый опасный!

У Клоди вдруг делаются большие-пребольшие глаза. Она смотриткуда-то мне за спину, и я, кажется, догадываюсь, кого она там видит.

Оборачиваюсь с обреченным видом.

Так и есть!

– Привет, – говорит Максвелл Ле-Труа. – Будьте так любезны,осчастливьте меня: поставьте автограф на книжечке.

Он протягивает мне покетбук в бумажной обложке. Это книжка,которую я захватила с собой из дому, а потом привезла и в Мулен. Детектив АленыДмитриевой «Любимый грех». К детективной литературе, по-моему, сей грех практическине имеет отношения, но читать до смерти интересно. Тем паче, что книжка насамую животрепещущую тему: о том, как трудно иногда дается вынужденноевоздержание. Фишка дня!

– Я… не понимаю, – бормочу я, завороженно глядя в темные,насмешливые глаза Максвелла. – Почему вы просите у меня автограф?

– Но ведь вас зовут Алена Дмитриефф, если не ошибаюсь? –вскидывает Максвелл свои четко вырисованные брови. – Полагаю, вы и есть авторкниги? Видите, тут написано: А-ле-на Дмит-ри-ефф! – Он произносит по складам,будто имеет дело с дурой неграмотной, да еще тычет в обложку отличнонаманикюренным ногтем.

– Какая Алена? – подает голос Жильбер. – Мадемуазель зовутВалентин. Она подруга Николь. А Николь еще вчера уехала в Париж. Так что… такчто ты зря ее искал в доме. Кстати, позвольте представить вам моего другаМаксвелла Ле-Труа.

Ага, налицо не слишком-то ловкая попытка объяснить мне иоторопевшей Клоди, почему из дома Брюнов с хозяйским видом вышел какой-то мэн.В смысле, мсье. Типа, он искал Николь, ну просто с ног сбивался!

На физиономии Клоди крупными буквами написано, что именноона обо всем этом подумала. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты.Жильбер, отъявленный бабник, ну, значит, и его друг Максвелл таков же. АВалентин… вы подумайте! С виду такая скромница, да еще врач, а сама,оказывается… Ох уж эти русские!!!

– Значит, все-таки Валентин, – произносит Максвелл,задумчиво глядя на меня. – Ну что ж. Прошу простить, мадам, – галантно киваетон Клоди. – Извини, Жильбер. Но мне срочно нужно поговорить с этой… особой.

На сих словах он хватает меня за плечо, втаскивает в дом ибесцеремонно захлопывает за собой дверь.

Не отрывая от меня мрачного взгляда, он нашаривает торчащийв скважине ключ и резко поворачивает его. Теперь мы заперты изнутри.

И вдруг перед моими глазами вспыхивает видение. Распахнутаядверца красного «Рено»… скорчившаяся на заднем сиденье фигурка мертвой Лоры…

Да, теперь я убеждена, что это была именно Лора! И ясовершенно точно знаю, кто ее убил.

Не Жани. И не Жильбер.