– Тогда, наверное, дело в том, что я некоторых людейназывал по два раза, а то и по три, – предположил Николай Дмитриевич.

– Вот поэтому я и прошу тебя составить список. Когдавсе на бумаге – легче ориентироваться.

Недовольно ворча, отец достал блокнот и взял ручку. Пока онсоставлял список, Люба успела приготовить ужин и накрыть на стол.

– Все равно я не понимаю, зачем это нужно, –сказал он, кладя перед дочерью список, в котором на этот раз оказалосьшестьдесят семь фамилий.

– Чтобы понимать, где устраивать юбилей. Такоеколичество гостей в квартире не поместится, нужно заказывать ресторан.

– Какой еще ресторан? С какой стати?

– Папа, а как ты предполагаешь это организовать?

– Да я сроду свои дни рождения в ресторанах неустраивал! – возмутился Николай Дмитриевич. – Что еще за буржуйскиевыходки?

Люба терпеливо просмотрела список и взялась за ручку.

– Папочка, ты так много лет занимал руководящиедолжности, что эта проблема перед тобой не стояла. Коллеги по работепоздравляли тебя в столовых и банкетных залах министерства, а личных друзей иродню ты собирал здесь. Теперь ситуация в корне иная, ты больше не замминистра.Ты – пенсионер. Понимаешь? Ты просто не привык к тому, что своими юбилеямитеперь тебе придется заниматься самому. Поэтому давай-ка мы с тобой пройдемсяпо списку и разметим, с кем ты будешь праздновать в ресторане, а когопригласишь сюда, в эту квартиру.

– Никаких ресторанов! – категорично заявилГоловин.

– Хорошо, – покорно согласилась Люба. –Значит, придется отмечать твое семидесятилетие здесь, но в два или три захода.Шестьдесят семь человек сюда не поместятся даже стоя. Или пересматривай списоки сокращай его в три раза.

– Но это невозможно! Я включил в список всех тех, с кемвоевал, с кем служил еще на Петровке, с кем в последние годы работал бок о бок.Все это люди, к которым я прекрасно отношусь, которых уважаю. Я не могу их непозвать.

– Да речь же не идет о том, чтобы кого-то не позвать!Речь идет о том, что если ты всех их хочешь видеть на своем дне рождения, тонадо это соответствующим образом организовать, и думать об этом пора ужесейчас, чтобы потом не было спешки и неразберихи. Исходи из того, что в этойквартире за стол одновременно можно усадить не больше двадцати человек. Ну, всамом крайнем случае – двадцать два поместятся. А теперь давай просмотримсписок и решим, можем ли мы разбить твоих гостей на три группы. Отдельно –коллеги по работе, отдельно – друзья и однополчане, отдельно – родственники.

В списке, составленном отцом, не было Тамары и ее мужа, ноЛюба решила сделать вид, что не заметила этого. Впрочем, говорить с НиколаемДмитриевичем на эту тему было совершенно бессмысленно: отец так и не простилстроптивую старшую дочь и даже слышать о ней не хотел.

После ужина они посидели над списком, переставляя людей изгруппы в группу, стараясь не выйти за пределы того количества гостей, котороеможет уместиться за столом в самой просторной комнате, и при этом сделать так,чтобы людям из одной группы было интересно друг с другом. Николай Дмитриевичизмучился и в конце концов рассвирепел настолько, что сорвал с носа очки длячтения и в ярости швырнул их на покрытый ковром пол.

– Я больше не могу этим заниматься! Вот раньше…

– Папа, раньше – это было раньше. Твои коллегипоздравляли тебя на работе, а маминой заботой было собрать твоих личных друзей.У тебя вообще об этом никогда голова не болела, за тебя все решали и вседелали. Это время закончилось, и тебе придется к этому привыкнуть. Твоешестидесятилетие мы отмечали, когда была жива мама и ты был на высокойдолжности, после этого были обычные дни рождения, с которыми я справляласьсама, но теперь – другое дело. Семьдесят лет – это серьезная дата, ее нужноотметить как следует, и без твоего участия ничего не получится. Поэтому надень,пожалуйста, очки, – с этими словами Люба нагнулась, подняла с пола очки ипротянула отцу, – перестань злиться и давай заниматься делом.

– Настырная ты, Любка, и упрямая, ничем тебя несобьешь, – проворчал отец. – Как Томка стала.

Люба замерла и почувствовала, как затряслись ее руки.Впервые за много лет отец вслух произнес имя старшей дочери. Что это значит?Отец сердится на нее так же сильно, как в свое время на Тамару? Или, наоборот,злость постепенно проходит, сейчас он уже может произнести имя, а потом, богдаст, и вовсе смягчится?

Вечером она рассказала обо всем Родиславу.

– Ты смотри! – удивленно воскликнул муж. –Намечается явный прогресс. Может, попробовать поговорить с ним?

– Ой, нет, Родинька, – Люба покачалаголовой. – Я боюсь.

– Я сам поговорю, – решительно произнес Родислав.

Он боялся тестя не меньше, чем сама Люба, но ему оченьхотелось сделать ей что-нибудь приятное. Его все еще грызло чувство вины засвой уход к Лизе, и он пытался хоть как-то эту вину искупить. Надо толькоправильно улучить момент для такого разговора.

Момент показался Родиславу подходящим в то воскресенье,когда Головин приехал в гости к дочери и застал все семейство в полном сборе –это был как раз такой день, когда Николаша после очередного буйного загуласидел дома и готовился к зачету перед зимней сессией, попутно изображаяпримерного сына, брата и внука. Дождавшись, когда все насладятся вкуснымвоскресным обедом, Родислав решил, что можно рискнуть. Люба на кухне мылапосуду, Леля и Николаша разошлись по своим комнатам, а Николай Дмитриевичпребывал в благостном расположении духа.

– Я тут по своим делам связывался с Горьковскимуправлением, – осторожно начал Родислав, – и заодно решил узнатьнасчет Григория Виноградова.

Он ждал, что тесть нахмурит брови, сделает вид, что знать незнает имени Тамариного мужа, и непонимающе спросит, кто такой этот Виноградов ипочему о нем надо было наводить справки. Но ничего подобного не произошло.Николай Дмитриевич промолчал, только вопросительно посмотрел на него.

– Знаете, – продолжал Родислав уже смелее, –я был готов к тому, что мне начнут перечислять его грехи и провинности или покрайней мере скажут, что он давно уже на заметке у оперов. И оказалось, чтоничего подобного. Представляете? Его прекрасно знают, он – городскаязнамени-тость, очень уважаемый человек. И отзывы о нем прекрасные и как омастере, и как о личности. Самое забавное, что мне не только о нем рассказали,но и о его жене, дескать, она – самый известный в городе парикмахер, к ней непопасть, надо записываться задолго. А я слушаю с умным видом и киваю, как будтоне знаю, что речь идет о нашей Тамаре.

– Ты мне это все к чему говоришь-то? – равнодушноспросил Головин.

«Не кричит, не злится, – подумал Родислав. – Ужехорошо. Попробуем продолжить».

– Я помню ваши опасения насчет того, что Тамара выходитзамуж за человека, нечистоплотного в финансовых делах. Но вот видите, прошлопочти восемь лет – и ничего страшного не случилось, Виноградов ничем себя незамарал, не скомпрометировал. Наоборот, его все знают и очень уважают. Можетбыть, вы напрасно беспокоились?