Родислав мысленно крякнул и обругал себя. Хотел ведь вывестиразговор совсем в другую сторону, хотел, чтобы тесть понял: нынешнее времядругое, оно требует другого мышления и других оценок, и надо быть более гибкимв своих взглядах и не цепляться за устаревшие идеи. А что получилось? Похоже,он все испортил. Надо срочно исправлять положение. А как?

И тут Родиславу пришла в голову спасительная мысль – онвспомнил недавний разговор со своим коллегой, родственник которого трудился вАдминистративном отделе ЦК КПСС и иногда делился разного рода «закрытой»информацией. Правда, здесь тоже нельзя быть уверенным в реакции тестя, но ужрисковать – так рисковать. Ему так хотелось помочь Любе!

– Да, я согласен, с Афганистаном вопрос сложный, новедь сегодня жизнь такая, Николай Дмитриевич, что все стало сложным инеоднозначным, и нужно обладать гибким мышлением и широкими взглядами, чтобыориентироваться в современных условиях. Вот я на днях узнал такую вещь – меняпрямо в дрожь бросило. Представляете, в кулуарах Кремля, оказывается, ходятразговоры о том, чтобы разрешить частнопредпринимательскую деятельность. Да, вограниченных масштабах, но все-таки разрешить. Каково это было слышать мне,бывшему следователю по хозяйственным преступлениям? Я всю жизнь этих людейпривлекал и сажал, я привык считать их преступниками, а теперь их сделаютуважаемыми и законопослушными гражданами, которым я не имею права не податьруки. И если это произойдет, мне придется наплевать на собственные принципы иперестраивать свое отношение к ним. Я когда об этом услышал – ночь не спал, вседумал, как же так, получается, вся моя многолетняя работа была неправильной иникому не нужной? А потом понял: все было нужно и все было правильно. В тех условияхи в той ситуации. А теперь жизнь стала другой, и ситуация теперь другая, инезачем мне цепляться за свои старые идеи. В конце концов, я был честнымследаком, я добросовестно делал свое дело и служил закону, а если сегодняпризнают, что закон был неправильным, то это не моя вина и не моя беда.Смотрите, партия и правительство готовы к тому, чтобы признать: в прошлом быласовершена ошибка. И мы с вами имеем полное право признать, что мы когда-то былине правы.

– Ты что имеешь в виду? – насупился Головин.

– Да ничего особенного, это я так, к слову. Ну вот,например, Виноградов. Ведь вы тогда, когда Тамара его привела, были уверены,что человек с такой профессией просто не может быть честным, он обязательнонарушает финансовую дисциплину, шьет на дому без документов и не платит налоги,и его рано или поздно посадят. Честно признаться, я разделял эти вашиопасения, – нахально солгал Родислав, глядя тестю прямо в глаза. – Ачто получилось? У него ни единого нарушения, он кристально честен с государствоми является уважаемым человеком и признанным мастером своего дела. Нам с вамиказалось, что портной – это мелко и недостойно, а если примут новый закон, токак раз такие люди, как Виноградов, окажутся востребованными и успешными. Надонам с вами меняться, Николай Дмитриевич, надо, иначе мы в этой новой жизнисовсем потеряемся.

Родислав закончил монолог и внутренне сжался, ожидая грозы.Конечно, ради Любы он готов был все стерпеть, но все-таки скандала в семье нехотелось бы. Однако, против ожиданий, Головин сидел спокойно и только кивал.

– Может быть, может быть, – повторял он. –Смотри, Томка-то уже без малого восемь лет замужем – и ничего. Плохо, конечно,что детей у нее нет, а так-то все в порядке, и счастлива она с ним. Ведьсчастлива? – Он вопросительно посмотрел на зятя.

– Счастлива, – уверенно подтвердил Родислав,радуясь, что удалось-таки вывести разговор на нужную дорогу.

– И в профессии она всего достигла, – задумчивопродолжал Николай Дмитриевич. – Я-то никогда не мог понять, каких такихвершин можно достичь в парикмахерской, стриги себе да стриги, води машинкой почерепу – и вся недолга, чего уж там такого особенного. Она мне говорила, чтостанет лучшей, а я сердился и насмехался над ней. Да что смеялся – не верилведь, ни одному ее слову не верил, и скандалил, и не разговаривал с неймесяцами. А она как сказала – так и сделала, всего добилась и в Москве, и вГорьком. Ты знаешь, – Головин внезапно понизил голос, – ее ведь вКремль возили, она таких дамочек стригла и причесывала – не нам с тобой чета.Ты знал?

– Знал, – признался Родислав.

– А я вот не знал. Мне только в прошлом году одинтоварищ из ЦК сказал. Вы, говорит, случайно не родственник Тамары НиколаевныГоловиной? Вот до чего дожил: уже не она – дочь генерала Головина, а я – ееотец. И Григорий этот, видать, сильный мужик, если сумел обломать ее и стольколет рядом с ней прожить, ведь характер-то у Томки тяжелый, мы с матерью столькоот нее натерпелись – ну да ты сам небось все знаешь, чего тут рассказывать.

– Знаю, знаю, – улыбнулся Родислав. – Онаведь так переживает из-за того, что была с вами резкой. Вы не представляете!Простить себе не может, что голос повышала на вас с Зинаидой Васильевной идверью хлопала. Она вас очень любит, Николай Дмитриевич, любит и скучает. Какпозвонит – так первым делом о вас спрашивает. Тамара ведь тоже меняется сгодами, теперь ей даже стыдно за то, как она вела себя с вами. Может быть,имеет смысл пригласить ее к вам на юбилей?

Головин молчал. Родислав терпеливо ждал, когда тесть хотьслово произнесет, но пауза явно затягивалась, и ее нужно было прервать.

– Я вот что подумал, – заговорил Родислав. –На юбилее соберется много народу, и практически все они были, когда вы отмечалишестидесятилетие. Все они видели Тамару, все ее помнят. А что будет теперь? Увас было две дочери, а сейчас за столом сидит только одна. Ведь начнутсявопросы. Вы готовы отвечать людям правду? Или мы все должны будем врать?Нехорошо получится. Подумайте, Николай Дмитриевич, может быть, пора положить конецэтой ссоре? Прошло столько лет, Тамара счастлива в браке, наши с вами опасенияне подтвердились. Все-таки она ваша родная дочь, в ней течет ваша кровь, она –часть нашей семьи, и негоже эту часть отрывать и выбрасывать на помойку. Ипотом, не забывайте о Любе: она очень любит Тамару и страшно переживает все этигоды из-за вашей ссоры. Сделайте ей приятное, доставьте ей радость, пригласитеТамару.

– И что, ты хочешь, чтобы я упал перед ней на колени ипопросил прощения? – сердито проговорил Головин. – Не будет этого.Кто она такая, чтобы я перед ней извинялся?

– Не нужно ни перед кем извиняться, вы ни в чем передТамарой не провинились. Тогда, восемь лет назад, вы поступили так, как считалиправильным, а сейчас прошли годы, и вы считаете по-другому. Все изменилось,понимаете? И вы, и я, и Тамара – даже жизнь стала другой. И в этой другой жизнивы имеете полное право вернуть себе дочь. Она очень горюет оттого, что вы с нейв ссоре, поверьте мне. В ней эта боль так и не затихла. И еще одно: мы с вамине молодеем, Николай Дмитриевич, и Тамара с Любой не молодеют, а чем старше мыстановимся, тем важнее для нас делается семья. Не работа, не политика партии иправительства, а именно семья. Не нужно ею разбрасываться. Семью надо собирать.