Думала она и про капитана Вильямса. С какой радости он вдругзаявился?! Черт принес, не иначе… черт и унес, потому что более в замок Вильямсне вернулся. Очевидно, успел все-таки на дилижанс, едущий в Брайтон. Вот кабыДесмонд не свалился с коня, он непременно встретился бы с Вильямсом и узнал,зачем тот приезжал. Правда, неведомо, пожелал бы он сообщить о разговореМарине. Кто она ему такая, вообще говоря? А, чепуха, всего-навсего жена…

Десмонд! О чем бы она ни думала, мысли все время кружилисьвокруг этого имени и возвращались к нему постоянно. Так человек, которого водитв лесу леший, ходит, ходит по тропинкам, каждый раз возвращаясь все к той жеполянке, откуда начались его блуждания. Вот и она тоже никак не могла вырватьсяиз этого замкнутого круга любви. Марина не произносила даже мысленно этогослова, не понимая, как можно влюбиться в человека, которого считала врагом. Онаведь ненавидела его! Или правду говорят, будто от ненависти до любви – одиншаг? Нет, кажется, наоборот: от любви до ненависти. Какая, впрочем, разница!Может быть, оттого потянулось к Десмонду одинокое сердце, что он единственныйбыл близок ей здесь, на чужбине: пусть воровски, но близок же! Или… или впрямьсуществуют вековечные, неразрешимые чары в тех узах, которые налагаются на мужчинуи женщину именем божиим, даже если их союз – случайность? Но был ли случайнымих с Десмондом союз? Ведь какая-то вышняя сила поставила его на порогезаметенной снегом баньки именно в ту роковую, предрождественскую минуту, когдаМарина произносила древние, заветные слова, вызывая из тьмы и света, мрака исияния любовь – единственную на всю жизнь! Но любовь к Десмонду – гибель,потому что это напрасная, безответная любовь. Что с того, что плотью они былиедины? Духом розно, вот горе-то. И потом, откуда знать Марине: может быть,слияние мужчины и женщины всегда равно сладостно, и без разницы, какой этомужчина и какая женщина. Вот ведь влекут ее черные распутные глаза Хьюго, аДесмонд вовсю любился с Агнесс; теперь небось другую нашел. Вчера так поглядывална скромное «вдовье» декольте Джессики…

И снова приступ ревности ударил Марину в самое сердце. Слезынеудержимо подступили к глазам, она поняла, что сейчас разрыдается, к изумлениюГлэдис, а может быть, на потеху ей. И, привскочив с постели, принялась яростнотереть глаза кулаками, загоняя слезы внутрь и делая вид, будто только чтопроснулась от шума, поднятого горничной.

Увидев, что «русская кузина» уже не спит, девчонка и вовсеразошлась. Она суетилась, топая так, что даже сквозь ковер был сей топот слышен,и наконец Марина не выдержала.

– Что-то ты топочешь, как молодая кобылка в стойле, –проговорила она, осторожно откусывая горячую маслянистую лепешку, такие здесьчастенько подавались к завтраку. Правда, были они то слишком жирные,пресноватые, то пережаренные, то сырые, и тесто толком не подходило… но Марине,пусть отдаленно, они все-таки напоминали те пышные, с пылу с жару, домашние,бахметевские оладушки, которых она с полдюжины могла в один присест умять,особенно ежели со сметаной или с медом, липовым диким медом, который приносилииз лесу бортники…

Марина отложила воспоминания вместе с подгорелой лепешкою ивоззрилась на Глэдис, которая замерла перед ней с довольной улыбкою, словнотолько и ждала этого вопроса.

– Топочу, мисс? Ой, прошу прощения у вашей милости.Просто-напросто я еще не привыкла к этим туфелькам… я ведь надела их в первыйраз.

– Так у тебя новые туфли?! – оживилась Марина, каквсегда оживляются женщины, когда речь заходит об обновке – безразлично, своейили чужой. – А ну, покажи!

Глэдис, которая уже нетерпеливо комкала передник, вмигвздернула юбки, выставив тоненькие ножки, обтянутые полосатыми, домашней вязкичулками и обутые в отличные, можно даже сказать, нарядные кожаные, с пряжкамитуфельки на французском каблучке. Туфли были сшиты с необычайным изяществом, ихносить пристало настоящей даме… каковой они, верно, и принадлежали прежде:приглядевшись, Марина обнаружила, что кожа на носках потерта, а на левой ногекаблучок скошен – стоптан.

– Ну конечно, они не вовсе новые, – сказала иГлэдис. – Однако же мне бы отродясь и таких-то не нашивать, кабы не ледиДжессика. Она, видите ли, частенько дарит служанкам туфли, потому что быстро ихснашивает.

– Отчего же так? Ходит много? – спросила Марина –просто так спросила, от нечего делать, для поддержания разговора… но потом неоднажды думала: знай она, какая цепь событий проистечет из сего невинноговопроса, задала бы она его или предпочла бы смолчать, не соваться в неудержиморазверзающуюся бездну, на краю которой она уже балансировала… беззаботно неподозревая об этом?

– Не больше других, – пожала плечами Глэдис, выставляяножку и оглядывая стоптанный каблучок. – Однако же все ее левые туфелькивот этак стоптаны: леди Джессика, известное дело, хромоножка.

– Да ну! – изумленно всплеснула руками Марина. –Быть того не может! Джессика? Вот уж бы не подумала… бедняжка, я и не замечалатакого никогда!

– Между нами говоря, мисс, коли уж пошел такойразговор, – сказала Глэдис, глядя на нее с тем видом превосходства,который свойственно принимать слугам, проведавшим о том, что господамневедомо, – между нами говоря, вы ведь вообще ничего и никого незамечаете, кроме…

Она осеклась и так рванула с кровати поднос с завтраком, чтоедва не вывалила на Марину недоеденные лепешки. Впрочем, та успела вцепиться вподнос с другой стороны и удержать его.

– Кроме?.. – повторила она.

Глэдис поджала губы, явно не намереваясь продолжать, и сновапотянула поднос, однако Марина держала крепко.

– Кроме?.. Ну, говори! – молвила она тихо и, как ейпоказалось, совершенно спокойно, однако губы ее вдруг похолодели. Верно, Глэдисучуяла недоброе в этом спокойствии, потому что в голубеньких английских глазкахзаплескался страх, а сдобные щечки залились румянцем.

– Да я ничего не хотела сказать, мисс… – залепетала она, таки извиваясь, так и переминаясь, однако не удалось бедной крошке спастись отжгучего Марининого взгляда, и она все же выдохнула обреченно: – Кроме милорда,сэра Десмонда.

Тут кровь так внезапно ударила в лицо Марине, что она дажеослабела – и выпустила поднос. Глэдис схватила его, как вожделенный трофей.Можно было ожидать, что она тотчас ринется прочь, желая избежать неприятногоразговора, однако, глянув на ошеломленное лицо Марины, девушка сочувственнопрошептала:

– Простите, что я осмелилась, мисс, однако же вы… вы такдобры всегда, что мне хотелось вам как-нибудь помочь.

– Это так сильно заметно, да? – тихо спросила Марина, струдом поднимая глаза.

Глэдис кивнула: