Марина стояла, прижав руки к сердцу. Она даже непредполагала, не могла предположить… Неужели это скромница Джессика свиладивное, пышное, сладострастное любовное гнездышко из переливчатых восточныхшелков, сонма подушек и подушечек, устлала постель розовыми простынями ивоскурила ароматические палочки? Неужели это она приготовила серебряный кувшинс вином и высокие бокалы чудной красоты, расписанные золочеными цветами? И что,на этом ложе она собиралась совращать Марининого мужа?..

Сначала Марина думала встретить его в дверях. Объясниться,поговорить, признаться. Но при виде этой неги, этой роскоши она поняла, чтоесть только одно место, где ей следует ждать Десмонда. В постели!

А ведь, похоже, чего-то в этом роде она смутно и ожидала,когда одевалась сегодня вечером – точнее сказать, раздевалась. Ведь под теплымтемным плащом на ней не было ничего, кроме тончайшей рубашонки, чудилось,сотканной из белого, призрачного лунного кружева. Еще у себя в комнате, надеваяее перед зеркалом, Марина подумала, что никогда не выглядела так соблазнительно.Все изгибы ее тела сквозили под кружевом, более заманивая, нежели обещая, итолько полукружья наливных грудей дерзко вздымались в глубочайшем декольте. Астоило ей слегка, совсем чуть нагнуться, как внимательный взор проникал и междугрудей, и мог приласкать нежный живот, и пробраться к кудрявому золотистомутреугольничку в его низу…

Марина села, потом легла, потом снова села. Как лучше –распустить волосы по плечам? Разметать их по подушке? Или не трогать косу,предоставить Десмонду расплести ее? Что сделать: сразу, чуть он войдет,окликнуть его? Или молча, с мольбой, протянуть к нему руки? И глядеть, простоглядеть на него, зная, что зеленые глаза ее исполнены в этот миг чарующей силы,против которой он не сможет устоять?

Она так увлеклась обдумыванием наивыигрышной позы, выражениялица, первого, подходящего к случаю слова, что несколько забылась и едва невоскликнула: «Подождите, я еще не готова!», когда за стеною захрустел песок подчьими-то торопливыми шагами.

Десмонд!

Марина замерла, уставившись на дверь широко раскрытыми,испуганными глазами, и вдруг поняла, что у нее не хватит храбрости встретитьДесмонда вот так, лицом к лицу.

Она опрокинулась навзничь и едва успела набросить на себясамый краешек тончайшего шелкового покрывала, прикрыв лицо полусогнутой рукой,как дверь распахнулась.

Марина перестала дышать. Невероятным усилием она заставиласебя не шелохнуться. Грудь, впрочем, ходуном ходила, но это было лишь напользу. Ну кто, бога ради, какой мужчина, войдя в уединенный уголок, где всепронизано любовной истомою, и увидав на постели раскинувшуюся, полуодетую,дремлющую нимфу, которую он, скажем прямо, вожделеет, – так вот, какоймужчина в этом случае не сорвет с себя одежду… ну, или хотя бы не расстегнетштаны?

Он вошел и замер на пороге, не говоря ни слова, толькоглубоко вздохнул. Потом Марина услышала тихие шаги, и вот он уже нагнулся наднею. Она ощутила его взгляд, скользнувший по приоткрытым губам (они вмигпересохли), по напряженно запрокинутой шее (на ней часто-часто забился вдругпульс), по едва прикрытой груди (Марина ощутила, как отвердели, приподнялисьсоски, каким жаром налилось лоно), и она услышала торопливый шорох одежды.

Он раздевался. Он не устоял! Сейчас она окажется в егообъятиях!

Больше не было сил ждать, и едва только он оперся коленом опостель, как Марина прильнула к нему и с силой cплела руки на его спине, желаяникогда, никогда больше не размыкать этих пут, не выпускать его.

Да он и не пытался. Он впился в рот Марины таким неистовымпоцелуем, с такой стремительностью навалился на нее, что она перестала дышать ивроде бы даже лишилась на какой-то миг сознания. Губы его были столь властны,язык столь дерзок, что сначала она безвольно подчинялась этой буре страсти идаже глаза могла открыть с трудом. Впрочем, даже когда ей это удалось, онаничего не увидела: широкие плечи, нависшие над ней, заслоняли свет.

«О господи, – вдруг подумала Марина в испуге, – даведь он меня небось тоже не разглядел! Он небось думает, что это Джессика!»

Сердце сжалось. Она рванулась, пытаясь приподняться,взглянуть Десмонду в глаза, увидеть в них пламя страсти, зажженной ею, толькоею, но не могла даже голову повернуть – так он был тяжел. Она не помнила, чтобыон был так тяжел прежде… она не помнила этого резкого запаха пота, она не помнила,чтобы его губы были так жестки и безжалостны… Ах! Она бы вскрикнула, да немогла, она бы вскрикнула, когда грубая рука вдруг рванула ее рубашку, жесткиеволосатые колени растолкали ее ноги; она бы вскрикнула, да захлебнуласьотвращением и ужасом: это был не Десмонд.

Это не Десмонд!

Страшное открытие придало ей силы. Невероятным усилием онаповернулась на бок, оторвала от себя жадно целующее лицо, со всхлипом набралавоздуху – да так и замерла, ибо ее словно молния пронзил крик:

– Что здесь происходит?!

Голос Десмонда!

Марина слепо рванулась куда-то, ему навстречу, но мужскоетело оказалось слишком тяжелым и вновь распростерло ее на постели. В эту минутумужчина, все еще придавливая ее, слегка повернулся к свече – и вдруг все вокругосветилось, как по волшебству, десятками свечей, соединенных меж собою горючиминитями. В павильоне стало светло, как днем, и Марина увидела Десмонда, стоящегонад постелью и с выражением непередаваемой брезгливости разглядывающего двасплетенных нагих тела.

Женское и мужское. Марины и… Хьюго.

* * *

– Сэр! – возопил Хьюго, первым приходя в себя. – Яне виноват, клянусь вам, милорд! Я только что пришел, вы же знаете, вы виделименя в саду, я сказал, что вас искала леди Урсула… Когда я пришел сюда, эталеди уже лежала здесь, ждала меня.

«Не тебя!» – всем существом своим выкрикнула Марина, однакоголос остался похороненным в сердце: ей не удалось издать ни звука.

Десмонд поглядел на нее темным, холодным взором. Он поройказался ей глыбой льда, но чаще – вулканом, покрытым льдом. Но ни разу она невидела огня… неужто увидит сейчас? Однако Десмонд, словно почувствовав, о чемона подумала, не доставил ей такого удовольствия.

– Tяжелая наука – презирать людей, – произнес онпо-русски, почти не разжимая губ. – Ты обучила меня ей.

И, резко повернувшись, вышел.

Хьюго мгновение смотрел ему вслед, а затем повернулся ихмуро взглянул на оцепенелую Марину: