– Ну что бы ему стоило прийти на пять минут позже! Я былуверен, что успею, что он проищет ту бесноватую полчаса, не меньше, а он… Ладно,леди, вставайте и уходите. Вам пора. – А когда Марина не шевельнулась, онс ноткой сообщничества в хриплом голосе прошептал: – Или, может, теперь вы непрочь, а? Коли так, давайте, только быстро, не то… не то еще кого-нибудь сюдапринесет. А лучше приходите ко мне завтра на конюшню. Да что завтра? В любоевремя, как вам приспичит, приходите! И тут уж мы с вами не растеряемся!

Он коротко хохотнул, и этот утробный смешок словно быразрубил путы, стягивающие Марину. Она сорвалась с постели, ударилась грудью вдверь павильона, опрометью кинулась в сад.

Ночь набросила на нее свой черный, ледяной, подбитый ветромплащ, но Марина ощутила не холод, а лишь мгновенное облегчение своему стыду:ведь на ней не было ничего, кроме обрывков кружев, а теперь ничей нескромныйили осуждающий взор не мог коснуться ее наготы.

Она бежала куда-то… не зная куда, чутьем, словно больноеживотное, отыскивая воду. Плохо то, что она не помнит, где она… В головепутаница, звон, колотье в висках… Hичего. Сейчас. Ну не так уж велик этот парк,чтобы не найти озера, чтобы…

Чтобы что? Марина встала как вкопанная, схватилась заголову, согнулась. Вот уже и топиться собралась… О, конечно, ей ведь такхочется, чтобы Десмонд вбежал по колени в воду, взывая: «Марион! Марион!» Нежди, не будет этого! Пожмет плечами: истеричка, сумасшедшая шлюха. Еще, чегодоброго, решит, что она утопилась, рассорившись с Хьюго… со своим любовником.Он ведь не сомневается, что они заняли себе местечко в этом павильоне, чтобыпредаваться там любви! Он ведь не знает, что Марина ждала его, и приди он нанесколько минут раньше…

Марина передернулась, вспоминая звериный запах Хьюго, егомускулистую спину, поросшую шерстью, его костлявые волосатые ноги. Немыслимо,невозможно поверить, что она возбуждалась от одних воспоминаний о нем! Он был,конечно, красив… но красота его была мрачной, почти удручающей. Это былаодновременно притягательная и отталкивающая красота порока. Но теперь она уженикогда не будет притягательной для Марины. Какое-то бабье томление, затмениеопутало ее душу и тело, а теперь она свободна от этих пут! Строгое, надменное,светлое лицо Десмонда встало перед ее глазами. Эти изломанные насмешливыеброви, льдистые глаза, этот твердый рисунок губ, совершенный очерк лица…любимого, бесконечно любимого лица. Да, Марина и не заметила, как сталапленницей собственного сердца. И не хочет избавляться от этого плена! Онадолжна поговорить с Десмондом. Но он не захочет слушать! Марина всхлипнула отужаса, вспомнив выражение брезгливости, с каким он смотрел на нее. Как намерзкую жабу, на ядовитую змею, на… О господи, она ведь тоже так смотрела нанего когда-то… там, в каюте пакетбота, когда он приставил к ее виску пистолет,вынуждая сказать «да». Теперь она руки готова ему целовать за это… Но они сДесмондом отчасти квиты. Оба испытали жгучее презрение, почти ненависть друг кдругу, и если Марина поняла свою ошибку, то и он должен понять!

Она повернулась и побежала прочь от озера. Побежала? Нет,побрела, еле переставляя заледеневшие, исколотые песком ноги: ведь соскочила спостели босая. Боли она не чувствовала, только ноги повиновались с трудом, иона поразилась тому и другому, впрочем, не сразу, а через некоторое время.Теперь все воспринималось ею замедленно и как бы сквозь некую завесу, но былаодна мысль, которая с болью, неотступно, колотилась в голове: «Надо скорей,скорей сказать Десмонду, что это чудовищное совпадение, недоразумение, что еслибы он пришел раньше…»

Марина замерла. Он не пришел раньше лишь потому, что Хьюгоперешел ему дорогу и послал на поиски леди Урсулы. Зачем? Бог весть. Однако…что это там бормотал Хьюго? «Я был уверен, что успею, что он проищет этубесноватую полчаса, не меньше, а он…»

Хьюго был уверен! Глядите-ка! Уверен, что Десмонд опоздаетна свидание. Это означало лишь одно: он знал о свидании и хотел прийти впавильон первым, хотел «успеть»… Он знал о свидании! Но откуда, каким образом?!О, да ничего сложного! Марина с трудом пошевелила застывшими губами, пытаясьусмехнуться. Он мог узнать об этом только из письма. Что же, получается, Глэдисразболтала ему о своем разговоре с «русской кузиной», показала цифру 10, дерзкопереправленную на 9? Любому разумному человеку не составило бы трудадогадаться, что именно замыслила мисс Марион, особенно если болтушка Глэдис ещеи пересказала их разговор. И Хьюго, конечно, догадался и решил опередитьхозяина.

А что это его так разобрало? Или он чувствовал к Маринетайную, неодолимую страсть? Но почему тогда Хьюго не довершил начатое – ведьоцепенение, владевшее ею, было подобным беспамятству, и она не смогла бы толкомпротивиться насилию. Хотя после этого ей уж точно оставалось только кинуться вомут! Но это не суть важно. Важно то, что Хьюго, рискнувший благорасположениемсвоего господина (ведь его завтра очень запросто могут погнать прочь содвора!), вдруг шуганул Марину с постели, будто помойную кошку, будтоопостылевшую шлюшку. Он кого-то ждал… он опасался, что этот кто-то встретится сМариной. Кто? Неужто малютка Глэдис так прибрала к рукам этого племенногобугая? Что-то не похоже по ее рассказам… Впрочем, возможно, она лишь вралаМарине, замышляя какую-то каверзу против нее. Но зачем это, Христа ради,Глэдис?!

Марина не знала. Она знала одно: прежде чем идти говорить сДесмондом, ей нужно снова увидеть Хьюго и спросить… Может быть, он откажетсяотвечать, но ничего: она прочтет ответ в его черных распутных глазах!

Что-то смутно забелело впереди. Павильон. Вот и хорошо.Можно было, конечно, блуждать до утра в его поисках, но Марина почему-то несомневалась, что найдет его сразу. И хоть павильон производил впечатлениепустого и покинутого, Марина точно так же не сомневалась: она найдет на что тампосмотреть.

* * *

Так и произошло. Едва дыша, по чуточке Марина приотворяладверь, опасаясь, что внезапно ворвавшийся порыв ветра спугнет Хьюго и его… ну,с кем бы он там ни находился.

Зря старалась! Их не спугнул бы и ураган, этих мужчину иженщину, которые бились на развороченной постели. Изголовье кровати находилосьу стены, так что Марина в свете наполовину оплывших свечей видела только ногилюбовников.

Белые, согнутые в коленях – необычайно изящные и миниатюрные– были женские. Мужчина, накрывший ее своим телом, казался огромен извероподобен по сравнению с этой белизной и хрупкостью. Марина узналаволосатую, черную спину Хьюго, и ее пронизала дрожь такого отвращения, чтотошнота подкатила к горлу. Итак, Хьюго дождался… но Марина еще не знала кого.