В Новый год они отправились в храм и отметили годовщинусмерти Такео, а затем побывали на кладбище. Рэйко было горестно уезжать,оставляя мужа здесь, однако делать было нечего — она могла увезти с собой лишьвоспоминания в сердце. Они долго стояли у могилы, а затем дети оставили Рэйконаедине с Таком. Земля вокруг затвердела и замерзла, как год назад, во времяпохорон. Вернувшись в свое крохотное жилище, семья начала укладывать вещи.

Сборы заняли всего два дня. Большинство вещей они раздали,многие из них были бесполезны. Им хотелось сохранить совсем немногое, так чтольвиную долю работы занимала сортировка. Кто-то нашел старый чемодан, и Рэйкоскладывала туда одежду, а Хироко уложила еще один кукольный домик для Тами —сейчас это был просто сувенир, вряд ли девочка удосужится даже распаковать его.

Все вещи Хироко и Тойо поместились в одну сумку, ту самую,которую Хироко привезла с собой. Этих вещей было так мало, что ей не требовалсячемодан. Рэйко дала ей двести долларов, чтобы продержаться, пока Хироко ненайдет работу, и Хироко сложила их в сумочку. Родственники из Нью-Джерсиприслали им пятьсот долларов на дорогу и сказали, что будут рады прислатьбольше, если потребуется. Но купить предстояло только билеты на поезд. Рэйко решиладобраться поездом до Нью-Джерси, выехав из Сакраменто.

На следующий день предстоял отъезд. Утром пришел Тадаси сосвоими вещами и помог закончить сборы. Рэйко отдала свою хибати[16]соседям — она купила ее у семьи, уехавшей в Японию в самом начале пребывания наозере Тьюл, а старые игрушки подарила семье, живущей через дорогу. ФотографияКена уже покоилась в ее сумке, воспоминания — в сердце, вместе с памятью о муже.

Наконец, покончив с делами, они в последний раз обошли двекрохотные комнаты, в которых прожили два года.

Соломенные матрасы были убраны, железные кровати стояли сголыми сетками, татами, которые сплела Хироко, исчезли, кухонная утварь былароздана или выброшена. Чемодан и сумки стояли на крыльце, комнаты были пусты.

— Забавно, — проговорила Салли, глядя намать. — Никогда бы не подумала, что мне будет так грустно уезжать отсюда.

— Покидать дом всегда трудно… некоторое время здесь былнаш дом… — Для Рэйко это время было очень долгим, как и для остальных. Хирокоплача попрощалась с сестрами из лазарета, особенно с Сандрой. Здесь родился ееребенок, и, несмотря на страдания, Хироко было о чем вспомнить.

Здесь у нее появились друзья, они шутили, играли, смеялисьза колючей проволокой, под постоянным надзором охранников.

— Ну, вы готовы? — негромко спросил Тадаси. Он ужепопрощался с матерью — та уехала в Огайо еще вчера. Это было печальноепрощание, но Тадаси знал, что матери хочется пожить у сестры.

В лагере бывшие пленники получили бесплатные билеты на поезддо Сакраменто и пятьдесят долларов на семью на расходы. После того они былипредоставлены самим себе.

Тадаси и Танака собирались сесть на поезд, а Хирокоотправлялась автобусом до Сан-Франциско. Рэйко беспокоилась, глядя, как онауезжает совсем одна, но Хироко уверяла ее, что все будет в порядке. У нее небыло ни единого знакомого в Сан-Франциско, но она твердо пообещала: если несможет найти работу, то сядет на поезд, идущий в Нью-Джерси прежде, чем у неекончатся деньги. Ей оставили телефонный номер и адрес родственников Рэйко.

Они подхватили сумки, а Тадаси и Салли вдвоем несли чемодан.Рэйко подозревала, что никогда не решится его открыть, но все-таки взяла ссобой — в нем лежали маленькие, неуклюжие самодельные вещицы с озера Тьюл.

Автобус ждал у ворот, рядом уже собралась толпа. Как всегда,неподалеку стояли солдаты, но больше для поддержания порядка. Теперь онипоходили скорее на полицейских, чем на охранников. Солдаты помогли Хироковнести сумку в автобус, пожали бывшим пленникам руки и пожелали им удачи.Странно, никто не держал друг на друга зла. Все, что ни случилось между ними —хорошее или плохое, было кончено. Наступил январь 1945 года, и вскоре Тьюл,Манзанар и другие лагеря остались лишь в воспоминаниях бывших заключенных.

Когда автобус тронулся с места, Хироко прильнула к окну,стараясь сохранить в воспоминаниях бараки, пыль, холод', знакомые лица, детей,которых она выходила, тех, которые умерли, тех, кто уже успел уехать, —все это должно было навсегда врезаться ей в память.

Тойо сидел у нее на коленях, теребя прядь материнских волос.Прижав к себе, Хироко поцеловала его. Когда-нибудь ей предстоит рассказатьсыну, в каком месте он родился, но он никогда не поймет мать, никогда не увидитлагерь своими глазами. Оглядывая остальных пассажиров автобуса, Хироко заметилана их лицах такую же боль и любовь, муки расставания с местом, где они пробылитак долго. Откуда-то сзади послышался негромкий голос: «Теперь мы свободны».Автобус вывернул на шоссе и направился к Сакраменто.

Для Хироко расставание с Тадаси и родными на станции былосамым тяжелым в жизни. Все горько плакали; чувства, которые они сдерживали приотъезде из лагеря, теперь выплеснулись наружу. Даже Тадаси плакал, прощаясь свсхлипывавшей Хироко, и, когда поезд тронулся, Хироко и Тойо замахали руками.

Хироко целовалась с родными на платформе, и они едва успеливскочить в поезд. После их отъезда Хироко ощутила внутри тянущую пустоту —такого еще никогда не было. Как потерянная, она добрела до автовокзала, неся наруках Тойо и сумку. Ее провожали взглядами, но никого не удивлял вид японки,устало бредущей куда-то, никто не кричал вслед «Япошка!», не отпускал грубыешуточки, однако война еще не закончилась. Хироко удивлялась — неужели всезабыли о том, как прежде относились к японцам, или просто потеряли к ниминтерес?

Было уже пять часов дня, и Хироко купила сандвич для себя исына. В половине шестого, точно по расписанию, автобус выехал со станции,направляясь в Сан-Франциско.

Поездка прошла без приключений, Тойо почти всю дорогупроспал, а у залива Хироко во все глаза смотрела на мост, удивляясь егокрасоте. Он казался бриллиантовым ожерельем на поверхности воды. Кругом всевыглядело чистым и идеальным: ни Следа колючей проволоки, ни автоматов, нитесных домишек; никто не спешил домой, обернувшись под одеждой газетами, чтобыне промерзнуть, никто не спал на колючих соломенных матрасах. Хироко даже непредставляла себе, что значит спать в настоящей постели или на удобном футоне.Она улыбнулась, осознав, что за три с половиной года с тех пор, как покинулаКиото, она стала настоящей американкой. Правда, это превращение далось ей струдом.

Ночь она провела в маленькой гостинице, думая ородственниках, уехавших на поезде. Для них переезд был большим событием.Вспоминая о Тадаси и Салли, Хироко улыбалась. Она уже скучала по ним, носчитала, что приняла правильное решение.

На следующее утро, позавтракав вместе с Тойо, онанаправилась к телефонной будке. Держа за руку малыша, она долго листаласправочник и задрожала, увидев знакомое имя.