– Учреждение цензуры, –покровительственно усмехнулась Лариса Ивановна. – Цензуры средств массовойинформации. При нас никаких этих кровавых детективов, как мужских, так иженских, никаких этих развратных дамских романов не было! Никаких тебе«Совершенно секретно», где государственную тайну выдают всем и каждому! Даже«Комсомолка» была очень приличной газетой. Мы их в советские времена вот такдержали – пикнуть не смели! – Она вытянула руку, стиснула сухонькийкулачок и показала, как она лично держала в советские времена средства массовойинформации.

– Это хорошо, – сказал юноша, и егонежные черты внезапно посуровели. – Тогда я могу вам довериться. Видители, на самом деле я совсем не врач, а…

Он сунул руку во внутренний карман куртки ипоказал Ларисе Ивановне красные корочки, при виде которых у нее засосало подложечкой от привычного, въевшегося в плоть и кровь нескольких поколенийсвященного восторга. И в то же мгновение она явственно услышала какой-тошелест: это с нее, словно листья дуба с ясеня, слетала вся эта демократическаяшелуха, весь этот образ розовенькой, веселенькой пенсионерки, этакой безобиднойстарой дуры, которая с утра до вечера смотрит безмозглые сериалы, а в свободноевремя считает копейки и голосует за кого ни попадя. Двадцать не двадцать, нопятнадцать последних безобразных лет уж точно слетели с плеч. Теперь она былапрежней – старшим сотрудником Главлита товарищем Волкогоновой!

Мгновенно изменился и ее посетитель. ЛарисаИвановна только удивлялась, как могла принять его за сладкого красавчика. Чертыего заострились, глаза приобрели стальной блеск. На врача он больше ни чуточкине был похож – типичный сотрудник органов. Причем карательных органов! А голос…Теперь он звучал в диапазоне между си и фа нижней, басовой октавы: именно в томдиапазоне, в каком провозглашали в золотые времена: «Именем революции! Выарестованы!» – или что-нибудь в этом роде.

– Вы, конечно, слышали о террористическихакциях в Москве и других городах, – сказал сотрудник органов.

– Конечно!

– И вы знаете о том, что сейчас с особойбдительностью относятся ко всем подозрительным лицам?

Бдительность, подозрительные лица… Какиезамечательные, какие родные слова!

Лариса Ивановна прижала руку к сердцу:

– Вы имеете в виду, у Сибирцева домакакой-то криминал?..

– Вы правильно поняли, – четкокивнул юноша. – Конечно, мы можем и ошибиться, но вы же понимаете, какоесейчас время. Лучше ошибиться и потом извиниться перед человеком, чем допуститьмягкотелость – и рвать на себе волосы, глядя на разрушенные дома и трупы нашихграждан. Поэтому я надеюсь, что о моем визите и о нашем разговоре не узнает ниодна живая душа.

– Подписку о неразглашении давать? –со знанием дела спросила Лариса Ивановна.

– Я верю вам, – теперь его голоспостепенно возвращался к прежнему вкрадчивому диапазону. – Верю, чтоотныне вы утроите бдительность, и, если мне понадобится некая информация, ясмогу прийти к вам снова.

Лариса Ивановна стиснула руки у горла.

– Глаз не спущу… – молитвеннопростонала она. – День и ночь буду… Служу Советскому…

– Так, хорошо, – кивнул молодойчеловек. – И все-таки я сейчас попробую под каким-нибудь предлогомпроникнуть в квартиру Сибирцева. Что бы вы мне посоветовали?

Лариса Ивановна вся затрепетала. Не прошлидаром ее бдения у «глазка»!

– Вы должны позвонить три раза, –выпалила она. – А потом, после небольшой паузы, еще три. И, прижавшись кдвери, чтобы никто посторонний, – она тонко усмехнулась, – не могуслышать, прошептать: «Пятое октября». Тогда вам откроют.

– А что такое пятое октября? – свелброви молодой человек.

– Сегодняшнее число, –снисходительно пояснила Лариса Ивановна. – В качестве пароля они называютчисло.

– Хитро, – покачал головой сотрудникорганов.

– Еще бы! – с ненавистью прошипелаЛариса Ивановна. – Но это еще не все. Вы ей скажите то же самое, чтосначала говорили мне: мол, вы со «Скорой», а зовут вас – Вениамин Белинский.Это друг Сибирцева – насколько мне известно, именно он сегодня дежурит.Дескать, Николаю стало плохо на улице, и он прислал вас, чтобы успокоить ее.Понимаете?

– По-ни-ма-ю… – задумчиво протянулмолодой человек. – Так. Я все понял. А теперь у меня к вам просьба… еслихотите – приказ.

Лариса Ивановна встала по стойке «смирно»,насколько позволяли радикулит и остеохондроз.

– Всякое может быть, – сказал он,прощально вглядываясь в ее глаза, которые вдруг подернулись пеленой непрошеныхслез. – Служба наша такая… сами понимаете. Мне бы не хотелось подвергатьвас опасности. Поэтому прошу, нет, приказываю: не вздумайте оставаться вкоридоре! Уйдите в самую дальнюю комнату, сядьте там в углу, в защищенномместе, а еще лучше – лягте на пол. Я должен быть уверен, что при любом поворотесобытий с вами ничего не случится.

Лариса Ивановна зажала рот рукой и толькоскорбно кивнула в ответ на его тихое:

– Прощайте! И… берегите себя!

Так же, одной трясущейся рукой, она заперладверь и рысью метнулась в угол комнаты выполнять приказ.

А зря. Потому что пропустила многоинтересного. Например, что молодой человек сначала спустился этажом ниже,достал из кармана мобильный телефон и куда-то позвонил, причем говорил такбыстро, словно времени на карточке оставалось в обрез. Выслушал такой жестремительный ответ, кивнул и произнес:

– Заметано! – и только тогдавернулся к квартире Николая Сибирцева.

Но тут уж он действовал строго по инструкциибоевого и проверенного товарища Волкогоновой: позвонил трижды, потом ещетрижды, потом приложил губы к двери и выдохнул:

– Пятое октября.

Послышалось щелканье замка, и в приоткрывшейсядвери мелькнуло женское лицо. Увидев чужого, женщина тотчас попыталасьзахлопнуть дверь, однако молодой человек оказался проворнее и всунул ногу вобразовавшуюся щель, шепча:

– Погодите вы! Меня Колька прислал, вычто, не поняли? Пораскиньте мозгами, откуда бы я иначе узнал ваш пароль?!

Женщина перестала давить на дверь и явнозадумалась.

– Слушайте, можно я войду, а? –умоляюще прошептал парень. – Колька меня нарочно предупредил насчет вашейсоседки. У нее ведь не уши, а локаторы, она же днюет и ночует под дверью.Сибирцев говорил, она раньше в областном отделении Главлита работала. Кстати,вы знаете, что такое Главлит?